Жалею, что не прихватила с собой даже куртки.
Я пробегаю от машины до входной двери, скрывшись под навесом
крыльца. Голубой свитер насквозь промок, а джинсы неприятным
холодом облипают мои ноги. За каких-то тридцать секунд замшевые
бежевые ботинки приходят в негодность.
— Ну и погода, — ругаясь себе под нос, нажимаю на дверной
звонок. Он отключен. Время на часах показывает далеко за полночь.
Наверняка все, в том числе и прислуга, спят. Но слабый мерцающий
свет в гостиной на первом этаже с одинокой тенью за плотными
шторами опровергает мои предположения. Рискнув, я надавила на
медную ручку двери с вырезанным рисунком ястреба.
Перешагнув через порог и оказавшись в вестибюле, я оглядываюсь.
Темнота смыкается вокруг меня, и лишь тонкая полоска света,
тянущаяся откуда-то справа, ведет меня в нужном направлении.
Спотыкаясь, я наконец-то добираюсь до раздвижных дверей гостиной,
где обычно собираются друзья мужа Ирины.
Ян. Я прикусываю губу, надеясь на то, что за дверями не он. Как
я смогу посмотреть ему в глаза? Я знала обо всем, но молчала, как
настоящая трусиха. А ведь он считал меня своим другом. Собравшись с
духом, я распахиваю двери и спускаюсь по столь знакомым ступенькам
вниз. Дом Белогорцевых проектировал один из лучших архитекторов
Москвы и области, и вызывал настоящее восхищение у соседей и
друзей. Сейчас восхищение уступает место тоске и похоронному маршу
по образцовой семье.
Возле зажженного камина — единственного источника света в
огромной гостиной, в полном одиночестве стоит высокий мужчина. Его
широкие плечи опущены под грузом серьезных жизненных проблем.
Обычно Ян Белогорцев излучает уверенность, заражая ею окружающих.
Всегда улыбающийся, чересчур шумный. Его постоянно много. Я
неизменно замечаю, как становится пусто и тихо, когда он покидает
очередное мероприятие или совместные дружеские посиделки. Он — душа
любой компании. Мое сердце грохочет в момент, когда он
оборачивается. Ян, банкир из Москвы-Сити, со стальным стержнем
внутри, несгибаемым характером, и огромной жизненной волей,
сломлен. Подавлен и выброшен в пучину отчаяния и боли.
— Я… я… к тебе. Могу с тобой поговорить? — мой голос-предатель
дрожит. Только сейчас понимаю, что вода стекает с меня на дорогой
ковер ручной работы. Мокрые волосы темными змеями струятся по
светлой ткани свитера. Я и есть настоящая гадюка, испортившая жизнь
людям. Дорогим и близким людям. — Ирина дома?