А может это не сомнение было, а предчувствие. Ведь и часа потом
не прошло, как мы оказались в ловушке.
Пока же мы бесстрашно стучали в запертые двери, кричали,
прислушивались, не раздастся ли какой звук с той стороны. И шли
выше, на следующий этаж. Удивлялись вслух, куда могли деться
соседи; гадали, почему такая тишина может быть – то ли мы
пропустили эвакуацию, то ли все затаились, то ли вымерли разом.
Иногда нам казалось, что по ту сторону двери, притаившись, стоит
кто-то. Один раз мы слышали какой-то шум, будто упало что-то
тяжелое, но не твердое. Пару раз нам чудилось, что кто-то трудно и
неровно дышит, прислонившись к двери. А подходя к одной из квартир
на двенадцатом этаже, мы успели заметить, как медленно опустилась,
а потом так же медленно поднялась дверная ручка, но запертая дверь
так и осталась закрытой, и у нас сложилось ощущение, что кто-то
просто не может справиться с замком. Мы стучали, звали, просили
ответить, спрашивали, что вообще произошло, говорили, что нам нужна
помощь, и сами обещали помочь... Никто не отозвался, не откликнулся
– ни здесь, ни раньше, ни позже.
Мы прошли уже шесть этажей, считая от нашего, и планировали
подняться на седьмой, когда внизу раздался истошный визг. Мы
почему-то сразу поняли, что это визжит Таня.
- Бежим! - рявкнул Димка, но его запоздавшая команда была лишней
– мы уже неслись вниз, прыгая сразу через несколько ступенек, на
поворотах хватаясь за громыхающие перила. Я опередил Димку на целый
пролет, и первый увидел Таню. Она стояла там, где мы её оставили;
лицо ее выражало крайнюю степень ужаса – у меня волосы на загривке
поднялись дыбом, и в животе похолодело, когда я заглянул в ее
широко открытые глаза. Таня уже не визжала, из ее перекошенного рта
вырывался сдавленный сип, а в горле будто кипящая вода клокотала.
Тот, кто напугал девушку, находился здесь же, на площадке – в трех
шагах от Тани. Он не двигался, словно бы оглушенный визгом. Дурно
пахнущий, грязный с ног до головы, с разбитым опухшим лицом,
похожим на страшную маску – он стоял, чуть покачиваясь, и тихо
жутко похрюкивал. Его мутные заплывшие глаза ничего не выражали –
больше всего они походили на потускневшие поцарапанные пуговицы.
Гадать, откуда взялось это существо, не приходилось – дверь в
квартиру напротив была распахнута настежь; именно с этой квартиры
мы начинали обход, именно в эту дверь я стучал ручкой швабры. Из
могильно-черного проема тянуло затхлой кислятиной.