- У меня не
в этот вагон, - жалко говорю я, протягивая свой помятый билет экономкласса.
- Ничего
страшного. Вы можете остаться и здесь. Но это вип-вагон, поэтому придётся
доплатить сто шестьдесят тысяч, - глубоким, чуть хрипловатым голосом говорит
тот, кто берёт длинными сильными пальцами мой билет.
- Сколько?!
– ошарашенно переспрашиваю я.
Всё
очарование момента пропадает. Я уже не смотрю на этих красавцев как на сошедших
с небес. Да, парни красивые. Да, и вагон, похоже, ещё какой вип. Судя по
белоснежным коврам и хрустальным светильникам с позолотой. И ещё, кажется, этот
вагон намного шире стандартного. Как такое возможно…
- Ну, нет,
так нет, - верно истолковав мой вопрос как отказ доплачивать, ослепительно
улыбается мне второй красавец. – Тогда милости просим так.
- Как, так?
– тупо переспрашиваю я, совершенно забыв, как, должно быть, ничтожно я смотрюсь
рядом с ними, этими красавцами.
- Так, так.
Без доплаты, - объясняет второй. – Видите ли, у нас же вип-вагон.
Соответственно, через него нельзя ходить кому попало. Но также из него нельзя и
выходить куда попало.
- У нас нет
сообщения с остальными вагонами, - поясняет первый.
- Так что
милости просим, - подхватывает второй. – Вы можете занять любое купе по своему
выбору. Больше пассажиров нет.
- Как, нет?
– немного теряюсь я, только сейчас осознав, что в широком, покрытым пушистым
белоснежным ковром коридоре нет ни души.
– Так зайдут ещё в Горячем ключе, - зачем-то говорю я.
- Не зайдут.
Располагайтесь, - почти одновременно отвечают мне они. Оба. Оба парня, похожие
на прекрасных принцев из сказки.
Один из них
подхватывает мою видавшую виды сумку и гостеприимным жестом приглашает пройти
вглубь вагона…
Алёна
Я на
негнущихся ногах прохожу вперёд него. Я прохожу довольно близко, чтобы
почувствовать его запах. Ох.
Ох… Морской
бриз. Солнечный ветер. И что-то ещё… Что-то, чего на земле нет и быть не может…
Звёзды… Он пахнет далёкими звёздами…
Чувствую
себя ничтожеством рядом с ним, вся пропылённая и потная от сумасшедшего бега, в
видавших видах джинсах и простой футболке. А ещё с какой-то крестьянской
приземистой фигурой. С крупноватым
носом. С простецкими веснушками.
И со своими
двадцатью восемью годами, что бетонными двадцатью восемью глыбами пришибают
меня к земле рядом с ним. Рядом с ним, во всём свежем великолепии его…
двадцати? Сколько им, этим ребятам? Может, по двадцать два? Не больше двадцати
с небольшим, это точно. Только в молодости такая гладкая кожа, только в
молодости так блестят глаза и так благоухает тело…