Я часто моргаю от подобной услышанной дикости от этой
профессионалки. Меня коробит в ее мыслях каждое слово, вызывая
настоящую бурю чувств и эмоций.
— Любовь. Детям всегда нужна любовь и наше присутствие в их
жизни. Небезразличие.
Невольно вспоминаю свое детство, когда мама всегда была рядом. Я
не была неудобной, и только в самых необходимых моментах мы
разлучались. Но я всегда знала, что это вынужденная мера, просто
время было такое. А сейчас…
Я смотрю на эту неприветливую женщину и теряюсь в догадках, чем
руководствовался Ржевский, нанимая такой черствый сухарь для своего
будущего сына.
Мужчины… одним словом.
Мне наплевать, что эта мегера исходит желчью. Я нависаю над
малышом и улыбаюсь ему в ответ.
— Ты знаешь, что каждому ребенку положен свой ангел? — спрашиваю
Мирона и провожу аккуратно пальцем по крохотному носику, а затем
вырисовываю невидимый вензель, касаясь осторожно маленьких бровей
по форме остроконечной крыши дома.
Зайчик в удовольствии зажмуривается, и мне на мгновение кажется,
что он одаривает меня одной из самых замечательных улыбок на всем
белом свете.
— Вы делаете этим только хуже, — не сдается Вероника
Николаевна.
И тут я не выдерживаю:
— На этой неделе мы официально зарегистрируем брак с Максимом. И
в этом доме появится не только хозяйка, но и мама для Мирона.
Да! Меня несет, и, возможно, я слишком много беру на себя, не
задумываясь о последствиях. Но мои чувства, они настоящие, я так
чувствую.
Наши взгляды скрещиваются. Женщина мечет в меня молнии, я же с
достоинством держусь, не позволяя себе даже моргнуть. Такая
зрительная дуэль заканчивается поражением Вероники Николаевны. Няня
первая отводит свой взгляд.
— Он не игрушка. Вы задумывались, что будет с ним, если вы
разойдетесь? Как он будет справляться без вас?
— Что это за жизнь такая, думать сразу о плохом? Я верю в
хорошее.
— Иногда хорошее для вас — нехорошо для остальных… — Вероника
Николаевна ухмыляется, но в ее голосе слышится лишь отчаяние и
горечь.
— Верно. Только это правило работает и в обратном порядке.
Думаю, на сегодня вы можете быть свободны. Мирона я заберу в свою
комнату. Максим переставит кроватку.
— Как будет угодно, — цедит сквозь зубы женщина.
Я вынимаю Зайчика из кроватки и прижимаю его к своей груди, в
которой от волнения бешено колотится сердце. Я склоняюсь к
маленькому ушку, а затем шепчу то, что не дает мне несколько дней
покоя: