Один дед спокойно смотрит в свой планшет и хмурит боярские брови.
Странно! Всё писец, как странно!
Я понимаю, меня везут к Андрюше Шатуну, но могли бы объяснить что ли, почему не держат за рабыню, не кормят в отдельной каюте, не угрожают, не насилуют.
Или ещё не вечер?
Вздрагиваю от неожиданности. За панорамными окнами, где мгновение назад виднелся таёжный пейзаж, резко становится темно. Мы попали в какую-то туманность. Мгла настолько плотная, что в каюте воцаряется полумрак. А потом опять резкий свет яркого солнца за окнами.
У меня из пальцев выпадает вилка.
Я забываю о компании рабовладельцев за столом и во все глаза смотрю на представившийся пейзаж. Ничего не говоря, поднимаюсь ошарашенно из-за стола и делаю шаг к окнам.
Мы переехали в этот край всего пять лет назад. Я жила, в основном, в городе. Не изучала местную флору и фауну. Не знала я, что здесь есть заповедник реликтовых деревьев.
А потом меня поражает мысль, что такого быть не может.
Чтобы не упасть, я рукой опираюсь на перекладину между панорамными окнами и пытаюсь всеми силами приподнять отвисшую челюсть.
За окнами растут секвойи.
Я подгибаю колени, чтобы взглянуть выше. Деревья на берегу гигантские. Они стоят плотной стеной и верхушками уносятся ввысь к облакам. Яхта и все на ней — просто игрушки на фоне невероятного леса.
Огромные янтарные стволы — сотканные воедино толстые брёвна. Они напоминают камни, облепленные охристой глиной, но не древесину. У оснований и гигантских корней нет веток. Вся кипарисовая хвоя находится под небесами. Но лес не кажется светлым. Между деревьями-монстрами растут огромные пушистые ели. И лес приобретает оранжево-зелёный цвет. Непролазная глушь, потому что у елей растёт папоротник, тоже немаленький.
– Вам нравится, Зоенька? – с усмешкой и ядом спрашивает Анатолий Борисович.
Не, мне нравится, только вот этого не может быть.
– Секвойи растут в гористой местности на берегу Тихого океана, – выдаю замогильным голосом. – Есть ещё в горах Китая. Отдельные деревья в ботанических садах Крыма. Нет в России таких лесов.
– Ты хочешь сказать, что мы не в России? – продолжает издеваться надо мной старик, и его ублюдочные отпрыски начинают смеяться.
– Нет, – тихо отвечаю я, чувствуя настоящий липкий страх.
Потею. Ненавижу потеть, особенно холодным потом.