— Ага! — опять заорала она, испытывая натуральную эйфорию.
— Ага! — столь же азартно поддержал ее офицер внизу. — Еще чего надумали — со мной тягаться! Не можешь срать, не мучай жопу!
Это очередное супервыражение заставило нервно рассмеяться. Было оно… точным. А главное, прекрасно характеризовало и то, что теснилось сейчас в голове у самой Виктории. Она убила! Убила… И, зараза такая, была в полном, абсолютно победительном восторге от этого! Какой кошмар!
— Эй, ты там жива вообще? — донеслось снизу, и кресло стрелка, в котором и пыталась обрести душевное равновесие Виктория, стремительно поехало вниз.
Секунда, и перед ее носом вновь возникла хищная морда офицера Святой критархии. Или?..
— Вы кто? — спросила Виктория очень тихо.
— Конь в пальто! — откликнулся этот долбак и радостно заржал.
Услышать что-то внятное от него удалось только через полчаса, когда была завершена диагностика всех систем подвергшегося нападению коскара. Озабоченный какими-то данными, которые корабельный компьютер вывел на лобовой экран, офицер рыкнул на Викторию, прямо посоветовав ей заткнуться, а потом энергично защелкал тумблерами, попутно сосредоточенно тыкая пальцем в сенсорные кнопки и напевая себе под нос:
— Светит звездочка с небес,
Непонятно, на кой бес!
Днем и ночью спасу нет —
Режет глазки яркий свет!
Виктория, как и было велено, заткнулась и все это время сидела и разглядывала своего то ли убийцу, то ли похитителя, то ли спасителя: брови вразлет, глаза прищурены так, что и цвет не разобрать, нос острый, как клюв, и такой же хищный, нижняя губа — куда более полная, чем верхняя — тревожно закушена. Стало не по себе. Все плохо? Коскар терпит крушение?! Но тут офицер откинулся в пилотском кресле с явно удовлетворенным видом, подмигнул Виктории, а после, еще раз пробежавшись крепкими пальцами по пульту, словно пианист по клавишам концертного рояля, врубил автопилот и решительно объявил:
— Ну вот. Кажись, все более или менее тип-топ и энергозапаса до нужного места хватит.
— А если не хватит? — мрачно поинтересовалась Виктория.
— На веслах пойдем, — опять заржал офицер и вдруг протянул широкую ладонь. — Абрахам О’Доэрти. Но лучше Март.
— Виктория ван Ассен, — отозвалась Виктория, разглядывая чужую руку.
Она была широкой, совсем не изящной, но при этом удивительно гармонично вылепленной. А когда Виктория все-таки решилась принять рукопожатие — как показалось, какое-то осторожное, словно бы испытующее, — выяснилось, что к тому же теплой и сухой… В отличие от ладони самой Виктории — потной и, наверняка, холодной, как лягушачья лапа.