— А пан понимает, что со стороны
Смоленска, когда мы будем под Брянском, если будет хотя бы две
недели проволочки, ударит гарнизон Смоленской крепости? – с
ухмылкой спросил Ян Сапего.
— Так, пан, я понимаю. Оттого часть
войск и пойдет к Смоленску демонстрировать свое присутствие, как
будто ожидая подкрепление. Если десять тысяч наших славных воинов
укроется за повозками, выкопают рвы, то смогут сдержать атаки
смоленского гарнизона и не допустить их на выручку к Брянску.
— Шляхта будет копать, словно
крестьянин, землю? – презрительно, четко разделяя каждое слово,
глядя прямо в глаза Жолкевскому, говорил Януш Радзивилл.
Жолкевский набрал полную грудь
воздуха, выдохнул и постарался не высказать все, что он думает по
поводу многих из шляхты, и то, как шляхтичи воюют. Храбрости и
личного мастерства у каждого шляхтича хватит на двух-трех русских
воинов. Но, чего еще в избытке у шляхетского воинства, так это
спеси и гонору. Немецкие наемники будут копать столько, сколько
нужно и воевать меньшим числом против большего, если это
рационально и будет способствовать победе. Ну, а шляхтич с саблей
наголо устремится на врага, не думая о том, что укрыться от
неприятеля будет просто негде. Тем не менее, и в этой ситуации
польный гетман Жолкевский нашелся.
— А что мешает нам взять нужное
количество мужиков, чтобы они выкопали все, что нам нужно? -
сказал, усмехнувшись, Станислав Жолкевский.
Воротынский не говорил на собрании.
Его познаний в польском языке едва хватало на то, чтобы понимать
все сказанное. И от этого понимания у Ивана Михайловича вспотела
спина, и струйка пота потекла по позвоночнику. Воротынскому было
противно осознавать, что он находится в стане врага православной
веры и русского государства.
Да, он поддался всеобщему увлечению
принудительной смене хозяина русского престола, и Иван Михайлович,
не задумываясь, выстрелил бы в того, кого считал самозванцем на
Московском троне. Но прошло время, пришло разочарование от далеко
неласкового приема поляков, от того, что он, боярин, перед которым
гнули спину и дворяне, и боярские дети, теперь видит, с каким
пренебрежением к нему относится самый худородный шляхтич.
Воротынский видел и другое, - как на самом деле поляки начали
бояться и уважать русского царя. Димитрий Иоаннович знатно дал
пощечину возгордившимся «сарматам» [сарматизм – явление в Речи
Посполитой, когда шляхта считала себя потомками сарматов, которых
превозносила как воинов]. И гордость брала за то, что его государя
начали воспринимать всерьез, что собирают большое войско против
царя, которого ни в грош не ставили ранее, как и все русское
государство… империю.