— Когда это с ней случилось?
— После смерти отца… она сначала ушла в себя, а потом однажды проснулась утром и решила, что живет в прошлом, где мы дети, Мирон подросток, а отец жив. Любое отрицание вызывает в ней страшные приступы истерики.
— Мне так жаль, — искренне произношу я, когда мы проходим в дом.
— Всем нам жаль, но… — Платон не договаривает, потому что к нам выходит женщина лет пятидесяти.
— Знакомься, Мила, это Людмила Владимировна. Можно просто тетя Люда. Можно же? — хитро спрашивает женщину в простом платье и фартуке в ромашку.
— Конечно, можно, — улыбается она, рассматривая меня. — Иди показывай девочке комнату, там все приготовили, Мирон Яковлевич распорядился. Как разместитесь, спускайтесь в столовую. Накормлю вас. Хоть будет кого кормить, а то все такие занятые, — деловито цокает женщина, но по-доброму. Она похожа на мою бабушку. — Я пойду, с Марией немного посижу, — кивает в сторону сада, где сидит мама братьев.
Женщина выходит во двор, а мы поднимаемся наверх. Платон показывает двери в комнаты Мирона, Арона и в свою – как раз напротив моей, в конце коридора. Моя комната оказывается огромной. Большая кровать с высокой мягкой спинкой, множество подушек, пушистый ковер, светлые тона, воздушные шторы. Пара больших кресел, встроенный шкаф; туалетный столик, по бокам которого два зеркала размером почти во всю стену, а посередине третье – небольшое, круглое, с подсветкой. Высокий потолок с множеством софитов и собственный балкон. Красиво, лаконично и даже уютно.
— Нравится? — усмехается Платон – видимо, я раскрыла рот.
— Да, очень, — киваю, а Платон подходит вплотную и обхватывает меня за талию, притягивая к себе. — Ты такая… такая… Невозможно тебя не касаться, — шепчет он мне и тянется к губам. Закрываю глаза, пытаясь расслабиться и принять его поцелуй.
Есть еще одна причина выстроенной мной границы между нами. Я ничего не испытываю, когда он меня целует. Нет, мне не противно, но и нет никаких эмоций. Теплые губы, приятный запах – и все… А в голове – что угодно, кроме Платона и самого поцелуя.
— Ладно, малышка, — шепчет мне в губы, немного сильнее сжимая руки на талии, — располагайся и спускайся в столовую. Пообедаем.
Киваю. Трудно строить отношения, когда совсем не до личной жизни.
***
День прошел спокойно. В доме тишина. Мамы Платона я больше не видела. Домработница сказала, что она отдыхает, а Платон объяснил, что выписанные его маме препараты делают ее слабой, и женщину постоянно клонит в сон.