— Бабуль… — поднимаюсь с места, подхожу к ней сзади и обнимаю за плечи.
— Ну что «бабуль»?! Не понимаю я тебя. Взрослый, серьезный мужчина может вскружить голову инфантильной девочке за пять минут?
— Неправда, я не инфантильна, — обнимаю ее еще крепче.
— Тебе девятнадцать, и ты априори инфантильна. Это нормально в твоем возрасте. Но… Хорошо. Я не ханжа и видела много счастливых браков с разницей в возрасте. Но куда спешить? Да я еще даже не знакома с этим мужчиной. Или?.. — бабушка в ужасе закрывает рот рукой и разворачивается ко мне, всматриваясь в глаза. — Он тебя обесчестил?
— Ну что ты! — мотаю головой. — Нет! Он очень благородный, — лгу, поскольку сама понятия не имею, какой он. Вот Платон в этом плане тактичен и не лезет мне под юбку, поскольку я не готова пока к такому шагу. На самом деле мне девятнадцать с половиной лет, но я ужасная трусиха.
Пока не чувствую, что готова отдаться Платону. Я боюсь даже не боли, от первой близости, а боюсь того, что потом безумно влюблюсь в своего первого мужчину, а он разобьет мне сердце. Дура, конечно. Розовые очки пора снимать или разбить их к чертовой матери. Трагедии, цинизма, алчности и драмы мне хватает в реальной жизни. Могу я хотя бы мечтать о чем-то красивом, сладком и высоком. Этого у меня никто не отнимет.
— Значит так, — твердо говорит бабуля. — Никуда и никому я тебя не отдам, пока не познакомлюсь с твоим новоявленным женихом. А там посмотрим. Все. В воскресенье приглашай господина Вертинского на обед, на мой курник.
Киваю бабуле, улыбаясь, делая вид, что довольна. И тут же принимаюсь убирать со стола, пряча лицо. На самом деле мне не нравится все это представление. Я предпочла бы скрыть свой фиктивный брак от окружающих, но, к сожалению, это невозможно, и моя жизнь на некоторое время превратится в сплошной фарс и затяжную пьесу.
3. ГЛАВА 3
ГЛАВА 3
Мирон
— Ты притащил в наш дом эскортницу? — заглядываю в глаза Арона и понимаю, что ему вообще плевать. Он развлекается. Привлекает внимание, эпатирует, не понимаю, как назвать его поведение. Но все это порядком надоело.
— Давай называть вещи своими именами, — ухмыляется брат и демонстративно прикуривает сигарету, выпуская дым в мою сторону. — Не эскортница, а проститутка, — ухмыляется Арон и садится в кресло напротив. Поза вальяжная, ноги расставлены. Курит, хотя прекрасно знает, что я бросил и не выношу запаха табака. Глаза черные наглые. Не похож ни на мать, ни на отца. Иногда даже закрадывается мысль, что он нам неродной, потому что отрицает все, что тесно связано с семьёй. Помимо моего брака, воля отца гласила, что все мы должны жить в одном семейном особняке, который он строил для нас. И не бросали мать. Я, как никто, поддерживаю последнее желание отца, Платон тоже ценит родной дом и семью, уважая волю отца. А вот с Ароном все сложнее. Он вне системы. Нет, в нем есть уважение к матери и братская поддержка, но… В нем словно живёт две личности. Арон немного биполярен. И темная сторона всегда доминирует.