– Успокойся, Анжел, – подбодрил он,
– не сходи с ума раньше времени. Дашка уже взрослая девица, семнадцать лет,
как-никак. Думаю, попсихует чуток и включит мозги. Давай просто подождём.
– Сашка… – она замолчала на
несколько секунд, борясь с подступающим к горлу и уже рвущимся наружу плачем. –
Если бы ты только слышал, что она мне наговорила! И этот тон, и ненавидящие
глаза... Спаси её, пожалуйста. Только ты можешь это сделать! – патетически
воскликнула она. – Она же вбила себе в голову, что хочет артисткой стать...
Представляешь?!
– Ну, с родителями-актёрами это,
конечно, охренеть как неожиданно, – рассеянно пошутил Белецкий, однако бывшая
жена не оценила юмора.
– Господи, что ты несёшь! Сам же
знаешь, что это путь в никуда! Сколько актёрских факультетов в Москве? И на
каждый ежегодно пытается поступить около пяти тысяч человек. Пяти тысяч!!! –
повторила она внушительно. – Поступает в итоге лишь несколько десятков, а в
профессии себя находят и вовсе единицы. Что ей потом – всю оставшуюся жизнь
вкалывать в амплуа "овсянка, сэр"?!
Анжела знала, о чём говорит – сама
была третьеразрядной актрисой одного из захудалых столичных театров. Московская
публика на их спектакли почти не ходила, поэтому жила труппа в основном за счёт
гастролей, разъезжая по таким глухим провинциям, от которых брезгливо,
по-барски, воротили нос звёзды первого эшелона – ведь тамошние организаторы
понятия не имели о том, что такое "райдер".
Гастролировали по городам и сёлам,
совсем, казалось, не тронутым цивилизацией. Глядя из окна поезда или автобуса
на унылый провинциальный пейзаж, как ксерокопия похожий на предыдущий, Анжела
тоскливо вздыхала. Впрочем, в подобных городках труппа получала какую-никакую
отдачу: неискушённые местные зрители охотно брали билеты на артистов с Москвы и не судили их строго,
добросовестно хлопая, преподнося букеты недорогих цветов и даже пьяненько
выкрикивая "браво".
Отыграв спектакль в очередном доме
культуры очередного Усть-Пердюйска (сколько их было на её памяти – десятки?
сотни?..), Анжела одиноко шла в гостиницу и пыталась уснуть, в то время как
остальная труппа, собравшись в чьём-нибудь номере, дружно и методично
напивалась. Сама Анжела давно уже перестала искать утешения в алкоголе, поняв,
что это лишь морок, иллюзия забвения; наркотиков же она панически боялась – это
и держало её на плаву, не позволяя совершенно потерять человеческий облик.
Ворочаясь на неудобной железной кровати с провисшей чуть не до пола панцирной
сеткой в убогом и пыльном гостиничном номере, Анжела безутешно плакала об
ушедшей молодости, несбывшихся мечтах и несостоявшейся карьере…