— Зато тебя всерьёз советы зацепили, раз такую мощную
комбинацию придумал, — не остался в долгу Леонид Ильич. И
продолжил, уже не скрывая злости. — Молодёжь ругаешь, а сам
что творишь?! Встану я поперёк — так обвинишь в местничестве,
отрицании скрепляющей СССР роли партии, ещё про бюрократизм
какой-нибудь вспомнишь, ведь лозунги кидать ты мастак. А хор
русских обкомовцев и цэкашников за идею региональных комитетов
такое устроит на следующем съезде, что костей не собрать! И
подготовился как! — Брежнев кивнул в сторону небрежно
сваленных на дальнем углу стола фотографий авиаразведки. —
Компромат уже небось складывать некуда?! Любого секретаря снять
готов?
— Спасибо на добром слове! — криво усмехнулся в ответ
Шелепин. — Когда-то мы были друзьями! Но ведь я точно знаю,
что хотел ты меня уже в этом году на профсоюзы задвинуть! Хорошо
хоть, что не послом на Борнео!
— Кто сказал?! — не удержался от саморазоблачающего
вопроса Леонид Ильич.
Прорвавшийся гнев неожиданно схлынул с Шелепина, оставив только
грусть и сожаление. Удивляясь сам себе, он разлил остаток бутылки,
взял в руку потяжелевший бокал и, встав из-за стола, торжественно
произнёс странный тост:
— Лёнь, хватит уж ругаться! Давай выпьем, чтоб меж нами всё
пошло не так, как раньше! Мы с тобой должны написать иную историю
этой страны, которая обойдётся и без драки на Двадцать втором
съезде, и без меня на профсоюзах. Нечего нам делить! —
Александр Николаевич нагнулся над столом и заглянул в глаза
собеседника. — А что до дела… Всё очень правильно выходит! За
партией идеология и самое главное — кадры. За советами — реальные
вопросы на местах. Знаешь… — он секунду помедлил. — Я
готов тебе обещать, что на следующем съезде поддержу твою
кандидатуру!
Леонид Ильич сделал глубокий вдох, но слова резкой отповеди
замерли, так и не сорвавшись с губ. Его соратник-противник
предлагал необычайно много, а просил — если разобраться — поддержку
вполне здравого преобразования аппарата. И это имея на руках чуть
ли не все козыри для завоевания безоговорочного лидерства в
партии!
«Что всё-таки произошло с железным Шуриком?», — мелькнула
мысль. — «Или он наконец-то повзрослел?».
— Раз так… — Брежнев тоже встал, держа в руках бокал,
в котором мягко колебались почти двести грамм водки. — Мне
хочется тебе верить, уж больно правильные вещи ты стал говорить
последнее время. Работать с тобой можно! — Леонид Ильич
вздрогнул, будто перед прыжком в холодную воду. — Бог не
выдаст, свинья не съест. Будь по-твоему!