Андре немного разочарованно сказала,
беря протянутую пластинку – грубый прообраз будущего ментального
механита:
– А вы колючка, Брендон.
Он пожал плечами, снова пускаясь в
путь:
– Люди по жизни те еще ежи. Мы все
колючи в той или иной мере. Мы все хотим тепла, и прижимаясь к друг
другу в его поисках, только сильнее раним.
Андре фыркнула:
– Вы не еж, Брендон. Вы этот…
Иглобраз – к вам совсем не подобраться, чтобы согреть.
– А вы хотите меня согреть? Вы
уверены в своем желании? – он хищно улыбнулся, так что Андре не
удержалась и пальцами поправила кончики его губ, чуть опуская
вниз.
– Пока я уверена в одном – я хочу
изучить ваши рунные цепи, чтобы ликвидировать тот вред, что вам
нанесла инквизиция.
Он притворно рассмеялся, уворачиваясь
от её руки:
– Вот видите – вы тоже не хотите меня
греть. Вам проще меня заморозить, стаскивая свитер – иначе руны не
рассмотреть.
Андре сердито сунула руки в карманы
своего пальто:
– Вас мало грели, Брендон. Или очень
сильно обидели. Или…
– …или я не нуждаюсь в вашем тепле,
Андре. Грейте кого-то другого – вы слишком наивны для меня.
Он тоже сунул руки в карманы и молча
пошел рядом, подстраиваясь под шаг Андре.
Кажется, прогулка у них не
задалась.
Андре бросила косой взгляд на слишком
серьезного Брендона – он словно решал в уме уравнения частичных
запретов в абсолюте, – и решительно взяла его под руку. Он её не
вырвал – наверное, смирился с этикетом. Андре поклялась себе, что
не будет кошмарить Брендона – только поможет с рунами, если он
разрешит, и все.
В инквизиции было пусто, тихо и
мрачновато – простые беленые стены, узкие не пропускавшие свет
окна, грустные статуи богов, чьи лица были спрятаны под мраморными
вуалями, древняя неудобная мебель: лавки, тяжелые стулья, громадный
стол в то ли гостиной, то ли трапезной, куда привел её Брендон.
Отец Маркус их приход не заметил.
Может, из-за того, что спал, может, из-за того, что пластинка с
рунной цепью все же действовала.
Замирая у огромного зева камина, где
лежали приготовленные на утро дрова, и рассматривая старую фреску
над каминной полкой, Андре обняла себя руками, признаваясь:
– В таком мрачном, холодном месте я
бы тоже, пожалуй, предпочла стать черным колдуном. – Голос её эхом
заметался по зале.
На поблекшей от старости фреске были
изображены страдающие вдали от богов души.