– Что-то вроде, – подтвердил магистр с исключительно серьезным
видом. – Ты там закончила свое рукоделие?
– Не совсем, а что ты хотел? – спросила, увлеченно доплетая
очередную отливающую синеватым блеском косицу.
Он ухмыльнулся вопросу и ответил, навсегда приучив меня думать,
прежде чем хоть что-то у него спрашивать. Предельно откровенно и
исключительно по существу. У меня тут же вспыхнули щеки.
– Лик, нельзя же так.. прямо в лоб!
– Правда? – озадачился он, хотя на дне непостижимых темных глаз
черти только что джигу не танцевали. – Ладно, понял: говорить
нельзя, но делать так ведь можно? – он смотрел, слегка склонив
голову к плечу, столь невинно и заинтересовано, что мне стало и
неловко, и смешно одновременно. Я только кивнула в ответ.
«Можно, неуемный мой, тебе сейчас все можно».
– Вот и славно, – ответил он и потянулся ко мне.
Два дня, отпущенные нам, пролетели слишком быстро, хотя я честно
старалась запечатлеть в памяти каждое мгновение. В конце второго из
них я не находила себе места от вполне понятной, но
неконтролируемой тревоги. Мне не хотелось, чтобы Лик уходил, не
хотелось думать, что ждет нас всех в Бездне. И если бы в этот
момент явилась Эн-Джи-Эль с очередным порядковым номером и
предложила закольцевать время, чтобы навсегда остаться здесь и
сейчас, я согласилась бы, не задумываясь.
Я не говорила об этом вслух, чтобы не травить лишний раз душу,
но чем ближе подходил момент расставания, тем отчаяннее льнула к
нему, ища утешение в его объятиях, сейчас уже не столько
чувственных, сколько успокаивающих. Я бы очень хотела услышать из
его уст уверения в том, что все будет хорошо, но врать он не любил
и обещать того, что не сможет выполнить – тоже. Поэтому когда он
сказал: «Мне пора, Дея», я смогла изобразить понимающую улыбку и
едва заметно кивнуть. А когда дверь за ним закрылась, стояла
какое-то время посреди комнаты, пытаясь унять свое глупое сердце.
Мне казалось, что мы сели на дьявольский поезд, с которого уже не
сойти, и медленно, но неотвратимо начинаем свой путь прямо в
Бездну. Да так оно, собственно, и было.
Остаток дня я занималась тем, что укладывала в сумку свои
нехитрые пожитки и подшивала положенную мне как члену боевого
отряда форму – ту самую, серую, про которую когда-то рассказывал
Миртен. Сам защитник заявился уже под вечер и вид имел столь
расслабленный и довольный, что спрашивать, как у него дела, не было
смысла.