И вдруг неожиданно, с той сообразительностью, которую придает сознание опасности, я угадал, что он действительно ждал чего-то, на что-то надеялся! Я читал это на его опущенном лице; он сидел со склоненной головой, приложив руку к уху, его глаза все время горели беспокойным огнем. Шарль, по-видимому, надеялся на что-то, известное ему одному, и говорил, говорил, желая выиграть время.
Я был так уверен в этом, как будто он поделился со мной своим секретом, и в моем измученном сердце вновь мелькнула легкая тень надежды. Но Туссак, раздражавшийся все больше и больше при этом разговоре, прервал его наконец отчаянным ругательством.
– С меня вполне довольно этого! – крикнул он. – Я не для детской игры рисковал своей жизнью, являясь сюда! Неужели у нас нет лучшей темы для разговора, чем этот молодчик? Вы думаете, я ехал из Лондона, чтобы слушать ваши чувствительные речи? Пора покончить с этим господином и перейти к делу.
– Прекрасно, – ответил Шарль, – этот шкаф может прекрасно сыграть для него роль тюрьмы. Посадим его туда и приступим к делу. Вы можете расправиться с ним после!
– И дать ему возможность подслушать все сказанное нами? – иронически сказал Лесаж.
– Не понимаю, какого черта вам нужно! – вскрикнул Туссак, подозрительно взглядывая на моего покровителя. – Я никогда не думал, что вы так щепетильны, уж, конечно, вы не были столь нерешительны по отношению к человеку с Боу-стрит! Этот молодчик знает наши тайны, и он должен умереть, или мы будем обвинены именно им. Какой смысл строить так долго планы и в последний миг освободить человека, который погубит всех нас?
Косматая рука снова протянулась ко мне, но Лесаж внезапно вскочил на ноги. Его лицо побелело; он стоял, склонив голову, и напряженно прислушивался, вытянув вверх руку. Это была длинная, тонкая, нежная рука; она дрожала, как лист, колеблемый ветром.
– Я слышу что-то странное, – прошептал он.
– И я тоже, – прибавил старик.
– Что это такое?
– Тсс!.. Молчание! Слушайте…
С минуту или больше мы прислушивались к шуму ветра, завывавшего в камине, порою со страшной силой ударявшегося о ветхое оконце.
– Нет, все спокойно, – сказал Лесаж с нервным смехом, – в реве бури слышатся иногда такие странные звуки.
– Я ничего не слышу, – сказал Туссак.
– Тише! – вскрикнул другой. – Опять то же самое!