Джон Диксон Хант в уже цитированной книге приводит несколько эмблематических типов эрмитажей. Наиболее традиционный тип эрмитажа, ведущий свое начало еще от Средневековья, – это обиталище христианина, монаха-отшельника. Другой тип – место уединенного размышления светского посетителя сада. Конечно, практически немногие из владельцев садов предавались уединенным размышлениям в такого рода эрмитажах. Скорее всего, эти эрмитажи служили символом, эмблемой сада, и в них изредка могли гуляющие укрываться от непогоды, темноты, бури. Об этом пишет Самюэль Джонсон: «Грот имел несколько помещений, предназначенных для различного употребления, и часто служил укрытием для путников, которых заставала темнота или гроза»[63].
О том, что эрмитажи не использовались по своему, казалось бы, прямому назначению, в частности даже для «конкретных» уединенных размышлений, а имели развлекательное значение, мы можем судить по следующим стихам Томаса Вортона:
A place – for holy meditation,
For solitude, and contemplation;
Yet what himself will rarely use,
Unless to conn his weekly news;
Or with some jovial friends, to set in,
To take his glass, and smoke, and spit in
[64].
Так же точно, разумеется, употреблялись не по прямому своему назначению храм друидов с соломенными крышами в садах Ричмонда (1748), эрмитажи в арабском стиле с арабскими надписями, с тростниковыми крышами в «китайском вкусе», нарисованные для Ричмонда Эдвардом Стивенсом в 1740 г., эрмитажи в стиле, который должен был служить для садов со значением «Аркадия», Эдем, – а для того, чтобы предаваться удовольствиям меланхолии (меланхолию должны были навевать приятные думы о бренности всего существующего, символизируемого развалинами античных зданий), наводить ум на размышления о единении с природой (этому служили гроты, часто строившиеся в склоне горы), «театрализовать» пребывание в саду и т. д.
Русские эрмитажи в Петербурге, в Царском Селе и Петергофе не были похожи по своему эмблематическому значению на описанные у Джона Диксона Ханта. Никаких отшельников в них не поселялось, и они откровенно предназначались для развлечений и для приятного времяпрепровождения. В этом отношении характерны петровские эрмитажи в Петергофе – Монплезир и Марли. Петр построил их – один для отдыха, другой для развлечений. Характерно, что Монплезир был украшен картинами с изображением моря и кораблей. Здесь сказались не только личные вкусы Петра, но и обязательное условие небольших загородных домов для отдыха: украшать их картинами, сюжетно близкими окружающей местности. Монплезир стоял на самом берегу моря вблизи морского фарватера, этим и определялся по преимуществу выбор висевших в нем картин.