– Плохо. Провал…
Сквозь приоткрытую дверь из комнаты в прихожую смотрел Модест. Он тоже переживал за брата, который сегодня сдавал последний экзамен в Школу гвардейских подпрапорщиков. И он еще не мог осознать, к чему относится слово «провал», ведь в том, что Филарет поступит и сдаст экзамен, почти никто не сомневался.
– Половину поступавших срезали. И спрашивать-то не спрашивают. А так – «неуд», и все! – возмущенно говорил отец. – И этот тоже хорош. На простых вопросах запинаться стал.
Юлия Ивановна, ничего не ответив, ушла в спальню. Моденька тоже затворил дверь из гостиной и побежал к себе. Как же так! Какая несправедливость! Филарет так хотел в гвардейскую школу! И вдруг – неудача.
Моде было обидно за брата. Словно он сам провалил экзамен, будто ему поставили «неуд».
«Неуд»! Какое неприятное, страшное слово! Не просто плохая оценка, а «неуд»! «Неудовлетворительно»! Ничего позорнее нет, нежели сделать не плохо и не удачно, а именно «неудовлетворительно».
Нет, он не допустит того, чтобы получить «неуд». Стыдно. Да и матушка очень огорчится. Вот как сейчас – запрется в спальне и станет тихонько плакать.
Вдруг дверь в Модину комнату отворилась и вошла Юлия Ивановна.
– Сегодня мы, кажется, еще не сидели за фортепиано? – приветливо спросила она.
– Сегодня еще нет.
– Что ж, даже неудача твоего брата не должна нас прерывать. Я, Моденька, решила, что завтра мы идем с тобой к Антону Августовичу. Зачем откладывать?
– Все равно, – раздался из-за двери громкий голос отца, – все равно будет мой сын учиться в Школе подпрапорщиков! Ежели старший умом не вышел – младшему этот путь уготован.
Матушка обернулась на голос.
– Нет-нет. Прошу не возражать. Возраст тут не помеха, – еще громче добавил отец. – Будут пока оба заниматься в Петропавловском училище. Когда подготовятся, тогда и сдадут экзамены в гвардейскую школу. В Петершулле разным наукам выучат, в литературе просветят, да и языком немецким мальчики изрядно овладеют. Какой-никакой, но толк выйдет. Да-с.
С утра направились к Антону Августовичу Герке. Он жил почти в самом центре Петербурга. Едва переступив порог квартиры, Модя ощутил необъяснимый трепет, словно бы его привели в какой-то храм.
И действительно, квартира музыканта походила на храм искусств. Здесь все имело отношение к музыке. И портреты на стенах, и инструменты, закрытые стеклянными колпаками, и громадное количество нот на стеллажах, и, наконец, великолепный рояль, венчавший большую комнату.