Дед, конечно, любил мою бабушку. Они дожили вместе до глубокой старости, отпраздновав золотую свадьбу. Но до самозабвения дед мог любить, наверное, только одного человека в один промежуток времени. Когда родилась мама, она стала для деда всем. А потом, почти через тридцать лет, вся его любовь сконцентрировалась на мне. Так говорила бабушка, так считали мои родители, и так чувствовала я всегда, с тех пор, как себя помню.
Наверное, у каждого в детстве должен быть такой человек. Дед понимал меня «спинным мозгом». Родители мои, естественно, меня воспитывали. И, конечно, иногда и ругали, и наказывали. Дед принимал мою сторону во всех спорах и ссорах, неизменно становясь на защиту.
Помню, когда мне было лет семь или восемь, со мной произошла такая история. Мне ужасно хотелось иметь перочинный нож с перламутровой ручкой. Такой нож продавался в хозяйственном магазине, недалеко от нашего дома. Не знаю, почему родители мне его не купили, возможно, сочли игрушку достаточно опасной. Я же чувствовала, что ножик этот мне необходим. Своих денег, остававшихся от школьных завтраков, мне на покупку не хватало. Тогда я решила, что в карманах пальто моих родителей наверняка можно раздобыть недостающую сумму. Мысль была правильной. Я набрала полный кошелек мелочи, пересчитала – и побежала покупать ножик.
Не помню, как мое преступление раскрылось. Помню только, какой кошмар ждал меня вечером дома. Родители объявили меня воровкой, сказали, что по мне тюрьма плачет – и ушли в театр, бросив меня предаваться самоуничижению в одиночестве. Я рыдала так, как не рыдала потом никогда в жизни. Я действительно чувствовала себя преступницей. Но тут, как всегда вовремя, пришел дед, выяснил, почему я плачу, и за пару минут абсолютно меня успокоил, рассказав, как много разных вещей ему посчастливилось украсть в детстве. Наверное, это было совсем не педагогично, но он вернул мне веру в себя и в то, что, несмотря на мое преступление, меня все равно любят.
Я лежала в постели, вспоминала детство и доброту деда. Потом подумала, что маме, во время этой истории с ножиком, было 36. На четыре года больше, чем мне сейчас. А у нее уже был папа, и я. Тогда родители казались мне ужасно взрослыми.
Почему – то я опять стала плакать. Видимо день сегодня такой – слезный. Я встала и пошла умыться. В ванной надолго застряла перед зеркалом, вглядываясь в свое отражение. Из зеркала на меня смотрел несчастный, заплаканный зверек с красным носом и опухшими глазами. Да, не зря друзья называют меня