Но когда мы вернулись домой, чем больше время приближалось к полуночи, тем больше меня охватывала тревога: я чувствовал, что странный дом еще себя покажет. Без пяти минут полночь у меня сдали нервы – я поднялся с кровати, теплее укутал Элизабет и распахнул окно – студеный ночной ветер ворвался в комнату, всколыхнул занавески. Ночной город встретил меня молчанием и темнотой – только несколько огоньков горели вдалеке, два из них были фонарями, а третий вспархивал над мостовой и зависал на несколько секунд – я так и не понял, что это было.
– Дэтти…
Оказалось, Элизабет не спала, во все глаза смотрела на большие часы с гирями – стрелка неумолимо приближалась к полуночи.
– Дэтти… мне страшно…
Я взял её за руку, непривычно холодную.
– Дэтти…
– Всё будет хорошо… вот увидишь…
Часы ударили полночь, полночь отозвалась утробным гулом. То, что я увидел в следующую минуту, заставило меня проклясть свое решение купить осенний вечер – но было уже позд…
– Вы убрали листья? – мой хозяин побледнел, как свежевыстиранная простыня, – вы? Убрали? Листья?
Я вежливо откашлялся и приготовился к обороне: я уже знал, что мой хозяин, мягко говоря, со странностями, и может выкинуть всё, что угодно. Однако, скандал по поводу убранных листьев – это было что-то новенькое. Мне даже захотелось в сердцах предложить хозяину, давайте, я снова разбросаю листья по двору – но я тут же отогнал от себя эту мысль.
– Да, сэр, – я вежливо поклонился хозяину, – я взял на себя смелость…
– …немедленно разбросайте… вы слышите меня?
– Простите?
– Немедленно разбросайте листья.
– Но…
– Что Но? Что Но? Вы не поняли, что нужно разбросать листья?
– Я их…
Мой хозяин сжал кулаки.
– …только не говорите мне, что вы их сожгли.
– Но… это действительно так.
– Черт побери… на кой черт я вообще вас нанял…
Я хотел было возразить, что любой другой работник на моем месте сделал бы то же самое – но предпочел промолчать.
– Срочно… срочно засыпьте это чем-нибудь… я не знаю… срочно…
– Я оторопело посмотрел на своего хозяина:
– Но… чем?
– Простыни… простыни… скорее несите простыни!
Меня передернуло. При одной мысли, что придется вынести белоснежные простыни и расстелить их на земле мне стало не по себе: я вспомнил, сколько труда стоило Дженни отбелить эти простыни, представил себе её лицо – но снова промолчал.