Живя в таких сложных и нищенских условиях, многочисленная детвора нашего семейства питалась скудно и ходила, кто в чем: младшие донашивали одежду и обувь старших; зимней обуви у всех не было. Для выхода на улицу в холодное время, приходилось, иногда, напяливать сапоги старших братьев или отцовскую обувь. Когда наступал теплый сезон, – бегали босиком, даже приходилось ходить босиком в школу.
Кстати, каждое подворье облагалось налогами. Несмотря на наше большое семейство, – нас никто от налогов не освобождал. Была у нас корова, – налог сдавали молоком, где-то литров на 100; на свинью, на коз так же выписывали страховки. Приходил чиновник с сельсовета, везде заглядывал, проверял, считал и выписывал квитанцию для оплаты. Даже подлежали обложению налогом фруктовые деревья. А фруктовые деревья, бывало, какой год дают урожай, а какой – ничего нет, а налог надо платить каждый год. В силу этого, люди на приусадебных участках вырубали фруктовые деревья, чтобы не платить на них налог.
Нас в семье выручала корова по имени Голубка. Но молоко давала она ведь не круглый год. Месяца за три до отела, мама прекращала ее доить: молока уже было совсем мало и на вкус было очень горькое. Телилась она у нас где-то в феврале или начале марта. В это время было еще холодно, и теленка заносили в нашу хату, подстилали в одном углу ему солому, и он мог в хате проживать недели три-четыре, то есть до наступления теплого времени. До коровы, сосать молоко, его не приучали – давали ему пить молоко с ведра.
Каждую осень родители приобретали поросенка, и через год он вырастал и готов был для забоя. Корову держали в сарае-коровнике, коз – в маленьком сарайчике. А свиней, в первые 5—7 послевоенных лет, держали в яме.
Что я помню о себе и какое было мое детство?
Когда мне исполнился один годик, то постоянной нянькой у меня была старшая сестра Люда, которой еще не было и 8-ти лет. Сознательно я помню кой-какие факты и события, начиная с полутора лет.
Вот, когда мне было полтора года, а это было лето 1948 г., – стоял я возле дороги поблизости соседского двора, в оной рубашонке, без штанов (сестра с подружками играла в нескольких десятках метров от меня). Подошел ко мне старый дед с мешком под мышкой, спрашивает: «Мальчик, как тебя зовут и чей ты?» Я молчу.
Дед раскрывает мешок и говорит: «Садись в мешок!» Берет меня, сажает в мешок, – я молчу; закрывает, берет мешок на плечи, несет меня, – я все молчу. Пронес метров 50, опустил мешок на землю, раскрыл, выпустил меня, – я не издал ни единого испуганного крика. Этот случай долго помнили родители и наши соседи.