Женщина забирает кошку и уходит.
…Вечером Аля привычно созванивается с лаборантами, и они по телефону диктуют ей результаты анализов крови. Зажав телефон между ухом и плечом, она старательно вырисовывает цифры на бланках, и я, подглядывая, мельком просматриваю анализы этой кошки. Основные почечные показатели предсказуемо зашкаливают, прогрессирующая анемия и нарушение обмена веществ дополняют грустный диагноз – ХПН. Надеюсь, что говорить по поводу этого с ней буду не я: опыт подсказывает, что когда об одном и том же говорят разные врачи, до хозяина пациента доходит быстрее.
Вечером же, уже под конец смены, уставшая Аля приносит мне рабочий телефон:
– Хотят с врачом поговорить.
Я в это время натягиваю колготину, сидя на диване. Смена была тяжёлой, поэтому я натягиваю её уже минут сорок, то есть очень медленно, – со стороны это выглядит, как неподвижное сидение на диване, у которого продолжается бурный роман с моей жопой. Все остальные давно ушли.
– Алё? – отвечаю в трубку и узнаю голос той самой заводчицы, которая приходила с кровотечением у кошки.
– Скажите… моя кошка лежит на боку, глаза стеклянные… не моргает… и, кажется, не дышит. Она что, умерла?
* * *
Вчера опять работала сутки. В промежутке между пациентами изучала схему лечения атопиков14, со скрипом запоминая названия новых препаратов. «Почесологи» – так забавно именуется в узких кругах профессия дерматолога – говорят, что аббревиатура атопического дерматита говорит сама за себя, – это АД для всех.
Быть хорошим врачом – это постоянно, пожизненно учиться. Все эти пустулы, гранулёмы и, не побоюсь этого слова, бляшки сами себя не выучат и не вылечат.
Опять же этими словами можно вполне себе безопасно ругаться, – так я достраиваю в своей библиотеке матов ещё одну полочку, четвёртым этажом, рядом с которым тут же услужливо возникает устойчивая стремянка. Хоть какой-то стимул.
На ночь в стационаре оставался кот после повторной задержки мочи, и вторую половину ночи я вставала каждые полчаса, чтобы проверить или поменять ему шприц на инфузомате. Это было ужасно. В моем возрасте не спать сутки – уже чревато, но мне поставлен ультиматум: или ночные смены, или досвидос.
Досвидос после каждой ночной смены звучит всё более заманчиво.
На заре моей карьеры предложение работать по ночам звучало даже забавно – как можно принимать экстренных пациентов, когда едва умеешь ставить внутривенные катетеры? Меня стали ставить в смену со старожилами, за счёт чего навыков заметно прибавилось. Теперь мне самой доверяют натаскивать новичков, – стандартный обычай передачи опыта в коллективе. Ночь уже не пугает, как раньше, но сон пропал, и теперь ещё снятся кошмары. Это адски выматывает.