Больше всего все это походило на
работу какого-то гигантского червя, вырабатывающего породу и
пробивающего себе путь куда-то к своей цели. Сначала это
предположение пугало.
Достаточно скоро я уже мечтал
встретиться с хозяином этих пещер, даже если это и был червь.
В любой новый мир я приходил голым.
Представьте себе эту картину. Голый человек, в темноте, в какой-то
пещере, выхода из которой он не знает, без оружия, без еды, без
воды.
Скоро жажда перешла на первое место
моих проблем, отодвинув темноту на второе. И тут мне повезло,
наверное, единственный раз в этом мире. Температура в тоннеле
колебалась, с каким-то весьма коротким циклом буквально в часы.
Колебалась недостаточно сильно, чтобы я загнулся от жары или от
холода, но достаточно, чтобы в очередной раз, когда воздух начал
нагреваться, мелкие капли начала оседать на остывшем камне и даже
скатываться вниз. До ручья на дне пещеры не дошло, но утолить жажду
я смог.
Для этого пришлось лишь ползти с
высунутым языком по дну, собирая всю воду, что была внизу. И я
полз, пытаясь отодвинуть жажду, полз до тех пор, пока губы и язык
не начали скоблить сухой уже камень.
Так повторялось каждые несколько
часов. Счет времени, и даже его ритм я давно потерял. Невозможно
было следить за временем в полной темноте тоннеля.
Голод пришел позже. До этого я успел
понять, что тоннель не имеет ответвлений, или они маловероятны – в
полной темноте я мог что-то и пропустить. Я перестал спешить
вперед, шел медленно и размеренно, в определенном ритме падая на
пол и собирая несколько глотков воды каждый цикл.
Голова работала плохо, но, в
отсутствие других развлечений, я все равно постоянно пытался хоть
что-то придумать. Исследовал стены, пол, пытался допрыгнуть до
потолка. Часто-часто моргал, пробуя уловить хоть искру света.
Останавливался и прислушивался, стараясь уловить хоть какие-то
звуки.
Не было ничего, практически полная
сенсорная депривация. Спасали лишь тактильные ощущения. Голые
ступни шлепали по камню почти беззвучно. Эха не было. Иногда я
стучал кулаком по стене, и та откликалась глухо, доказывая мне, что
я еще не оглох.
Мир без звуков и света.
Сначала голод еще больше мешал
думать, путал мысли. Затем, наоборот, голова прояснилась. Держась
определенного ритма, идя вперед, все время в одну сторону,
периодически утоляя жажду, рано поздно я мог куда-то прийти.