Мунк много читает. Увлекательные романы Генриха Ибсена, переведенные уже к 1880 году романы Достоевского на норвежский и датский языки создают особый мир, питающиий героев его полотен. Художник увлекается старинной литературой, классической мифологией, скандинавскими сагами, историей. Ее он изучает по литературным трудам родного дяди, П.А.Мунка. И хотя с ним он в жизни не встречался, но вырос на его исторических трудах, которые играли в истории Норвегии одну из виднейших ролей. По сему видно, путь художника не случаен. Он целенаправленно шел к образам, ставшим классикой жанра.
Подведением итогов пребывания во Франции можно считать запись в дневнике, сделанную в Сен-Клу: «Больше не появятся интерьеры с читающими мужчинами или вяжущими женщинами. Должны быть живые существа, которые дышат, чувствуют, страдают и любят. Я буду писать такие картины. Люди осознают свою святость; как в церкви, в них обнажится главное».
После нее уже не приходило в его растревоженную душу столь высокое волшебное чувство. Весенней свежестью любви Эдвард не мог похвастаться. Его душа затаилась. Потом пришло отшельничество во спасение.
Как иногда бывает летом: ни с того ни с сего налетает огромная черная туча. Вобрав все самое светлое и жаркое у природы, сама от перенапряжения теряет свои краски и, почернев, начинает беситься в изнеможении, срывая все, что накопилось. Вырывает с корнем деревья. Стоит чему то оказаться чуть слабее, все сметается в одночасье. Несется следом и бьется крупными каплями ураганного дождя. А уж совсем разозлившись, прибегает к сильнейшим средствам – разметав с неба всё крупными стеклянно-оловянными пулями-градинами. С выходом Мастера мгновенно все окрашивается ярким цветом. Идет трансформация северного сияния, столь часто становившегося моделью его же бунтующей живописи, звучной акварели, будто заливается импровизированная сцена софитами. Суровая графика рвется за пределы в окружающее зелено-изумрудными всполохами на красном пространство. Его Видение идет следом. Виртуальная Фигура художника проявилась, как на фотографии при печати, вдалеке у горизонта.
«Солнце зашло, небо окрасилось в кровавый цвет – и меня охватило чувство меланхолии. Я остановился, обессиленный до смерти, и оперся на парапет; над городом и над черно-голубым фьордом, как кровь и языки огня, висят тучи: мои друзья продолжали свою дорогу, а я стоял пригвожденный к месту, дрожа от страха. Я услышал ужасающий, нескончаемый крик природы», – бесценное свидетельство дневника художника.