— Я... ну... не видел рукав.
— А теперь видишь, убирай!
— А если он его сам пришил, для маскировки?
— Ага, специально чтобы ограбить учёного на заброшенном тракте.
Прошу прощения, сводный брат, мой помощник слегка неотёсан.
Проходите, проходите, клянусь, вас послал мне сам Кирион!
Невиданный успех! Меня зовут Вилер, а этот громила, как вы уже
поняли, Фиц.
— Так ты киринит? — Спросил Эллион, осторожно подходя и держа
руки на виду.
—- Конечно! — Воскликнул Вилер, жестикулируя и силясь
распрямиться. — Кто ещё осенью в самый Танец, попрётся в эту
глушь?
— Честно говоря, я рад видеть союзника по распространению
знания. — Улыбнулся Эллион, действительно радуясь, что этот
разговор не начался с драки и явно ею не закончится.
О, Илмир, кажется, он уже отвык от простого разговора! Даже
как-то неуютно, ведь удар кинжалом в живот уже воспринимается за
приветствие.
— А как я рад! Не придётся тащиться в полис, к этим дурням из
академии, дабы сообщить о своём успехе! — Вилер, наконец,
выпрямился и с широкой улыбкой хлопнул по коробу. — Вот, смотри,
сводный брат, первый в своём роде прибор!
— Эм... а что он делает?
— Он слушает!
— Кого?
— Не знаю, но слушает ведь и передаёт нам! Вот, подойди и
убедись.
Эллион подошёл к столу, с любопытством разглядывая стол. На
шероховатых досках рассыпаны кристаллы и полудрагоценные камни,
мотки проволоки, тонкие пластины, куски угля. Поверх лежат
инструменты. Сам короб не особо большой, а металлический штырь
проходит через него и стол, для устойчивости. На обращённой к
курьеру стороне врезана пластинка тонкого металла.
Фиц закатил глаза и опустился на пенёк за палаткой, меч спрятал
и теперь рисует палочкой на земле. Вилер приобнял курьера за плечи,
подвинул ближе к столу. Большой жёлтый лист, сбитый с ветки штырём,
опустился на макушку учёного. А тот, даже не заметив, указывает на
короб и тараторит:
— Вот, поднесите ухо к пластине, но не касайтесь. Это важно!
— Эм... ладно...
Эллион послушно наклонился и... услышал. Тысячи едва уловимых
шёпотов, сплетающихся в монотонный гул прибоя. Голос то
усиливаются, то слабнут, одни возвышаются, а другие пропадают.
Сквозь гомон проступает шорох и шелест. Ухо ловит отдельные слова,
но они ничего не значат. Язык не знаком, хоть и похож на имперский.
Эллион застыл, вслушиваясь в смех, плач и бубнёж, силясь понять,
что это вообще такое.