Опустившись на колени, он стал привязывать ее к столбу. Я заметил, что руки у него не дрожат, и вообще он показался мне спокойнее других.
Неужели он так уверен в победе?
Когда воин отошел от столба, девочка села и посмотрела на нас. Она была крупная, с миндалевидными глазами, в которых светился ум, но лицо ее ничего не выражало. Я не заметил на нем страха. Зато я заметил, что у воина нет мечей, и понял: это та самая сирота.
Воин же повернулся к нам и заговорил. Его голос эхом отражался от темных балок потолка:
– Эта девочка – сирота. Жребий пал на нее, но у нее нет отца, который мог бы ее защитить. Но ее необходимо было привязать к столбу. Кто готов сразиться за нее?
Ему никто не ответил. В зале повисла тишина. Я сидел неподвижно, словно окаменев. Взгляд говорившего был устремлен на меня. Или мне это только показалось? Сидевший на троне Коннит тоже не сводил с меня глаз.
Конечно, они смотрели на меня! Они ждали, что я скажу!
Снова и снова я мысленно перебирал все «за» и «против». Весть о том, что я дрался на палках в Майпосине, вполне могла дойти до Тайрона, но отсюда – вряд ли. То, что происходит здесь, в лесной чаще, во владениях гентхаев, остается тайной для всего остального мира.
Коннит был прав, когда сказал, что клятва, которую я дал, нужна лишь для того, чтобы не допустить смертоубийства на улицах Джиндина. Ее целью было удержать бойцов Арены 13 от искушения пустить в ход меч в случайной уличной драке. Здесь же совершенно иной мир.
Но смею ли я использовать меч для кровопролития? Смогу ли я убить? – спрашивал я себя и все никак не мог решить, что делать.
Есть люди, которые считают, что свободы воли не существует. Древние философы утверждали, что наше сознательное «я» не полностью контролирует наши поступки, что глубоко в мозгу нечто неведомое и незримое порой принимает решения за нас.
Похоже, сейчас так оно и было.
Так и не приняв решения, не успев сообразить, что делаю, я поднялся на ноги. Во рту у меня пересохло, и я дважды сглотнул застрявший в горле комок, прежде чем смог заговорить.
– Я буду ее защищать! – крикнул я, чувствуя, как меня всего бьет дрожь.
– Назови свое имя! – потребовал воин, и все взгляды устремились на меня.
– Меня зовут Лейф, сын Мэтьюза! – ответил я.
Обернувшись, я увидел на лице Коннита улыбку.
Затем я повернулся спиной к девочке, лицом навстречу полной луне. Сжимая в руках короткие мечи, я сделал три быстрых шага вперед к огромным двойным дверям, затем согнул ноги в коленях, попеременно перенося вес тела с одной на другую.