Галицын притащил пару новых анекдотов. Димон Куравлев – младший опер, прикомандированный к нашему отделу, – что-то стонет о женской неверности – его кинула очередная его пассия, когда дело еще и до постели не дошло. Асеев смотрит на всех осуждающе.
По мою правую руку зазвонил телефон. Я поднял трубку и услышал скрипучий, как не-смазанное колесо, голос:
– Але, это кто?
– Майор Стрельцов.
– Это начальник Арнольда Крюкова?
– Да.
– Я Турусова Анна Леонидовна. Мне сказали, что начальник отдела Романов не давал разрешения убивать Ольгу. А Крюков все равно убил. Без разрешения! А это ведь превышение власти.
– Да что вы?
– Именно.
– Разберемся, – пообещал я.
– Когда?
– Вот сейчас и начнем…
Я бросил трубку и кинул Арнольду:
– Бабка Турусова звонила. Говорит, Романов не разрешал тебе убивать Ольгу.
– Ну не разрешал, – кивнул Арнольд. – Но очень хотелось.
Бабка Турусова – стукачка с еще энкавэдэшным стажем. Всю жизнь на всех стучала, требовала принять меры, вынюхивала и дотянула таким образом до семидесяти трех годков. Ее внучка Ольга – наркоманка конченая – тоже пошла по стопам предков и исправно барабанила Арнольду на своих товарищей по игле. Потом стала прикрываться оперативником перед наркоманской швалью в своих неблаговидных делишках – мол, у меня менты подвязаны, всех по кочкам размотаю. А бабка Турусова постоянно названивала Арнольду и требовала:
– Сделай что-то с Ольгой, чтобы не кололась. Уговори ее.
Пожелание благое, но, мягко говоря, нереальное. Не рожден еще оратор, который уговорит наркомана не колоться. А Ольга чем дальше, тем больше отлетала в иные реалии. Однажды она сожрала сто таблеток димедрола и едва не улетела насовсем. Потом все-таки померла, просидев из своих тридцати годков десяток на нар-котиках – еще долго протянула.
Перед этим Арнольд с Асеевым вдвоем взяли притон, где было шестнадцать отмороженных наркошей. Один из них, приятель Ольги, затаил на Арнольда злобу и, как только додумался, нашептал старухе Турусовой:
– Это Арнольд в притоне твою внучку порчеными наркотиками обкормил. Убил ее.
С того времени бабка разослала двадцать заявлений и штук тридцать жалоб в ФСБ, прокуратуру, МВД и Комитет по правам человека о зверствах старшего оперуполномоченного Арнольда Крюкова. И она все писала и писала, обивала пороги и останавливаться не собиралась. Образованная, на психичку не похожа, на груди какие-то медали – типа «За трудовую доблесть» и «За взятие Москвы», первое впечатление она производила вполне пристойное. И по такому маразму приходилось отписываться и ФСБ, и прокуратуре, и, естественно, нам.