При этом он продолжал заниматься боксом и без особого напряжения стал чемпионом округа.
– Ну ты и бьешь, курсант, – сказал очухавшийся после нокаута на окружных соревнованиях здоровенный сержант-артиллерист.
К Ивану не раз подкатывали именитые тренеры, обещали златые горы, любовь всего советского народа, участие в соревнованиях за рубежом, что походило на сказку. Надо только дать согласие – а со службой вопросы решат. Но он знал – его призвание не ринг, а поле боя. И поэтому надо учиться, учиться и учиться.
Гоняли преподаватели курсантов от души, пытаясь втиснуть в два года обучения столько, сколько еще недавно давали за три. Не все выдерживали такой темп. К выпуску отсеялось семь процентов – по неуспеваемости, низким морально-политическим качествам, дисциплинарным проступкам. Но это приемлемый и полезный отсев. Ивану не хотелось, чтобы его фланги в бою прикрывали ненадежные люди.
В конце 1939 года СССР вернул Западную Украину и Белоруссию. Зимой курсантам выделили несколько дней отпуска. И Иван смог насладиться привычными разговорами с дедом под ароматный чай, который приносила мама в больших фарфоровых кружках.
– Поляки нашей семье, конечно, кровные братья, – вещал дед, воодушевленный возвращением России на свои исконные земли. – Но Польша СССР никак не сестра. А скорее шавка дикая, которая все норовила от нас кусок откусить. И то Гитлеру, то Чемберлену свое расположение продавала. Поделом, что теперь она под немцем.
Дядю Вислава бравый курсант-пехотинец дома не застал. Тот со всей семьей отправился в Львовскую область – укреплять органы советской власти, агитировать за новую жизнь и колхозы…
За два года Иван от учебы взял все, что смог. Ну а дальше жизнь покажет, чего он стоит. Скоро у него будет свой стрелковый взвод.
Летом 1940 года, получив лейтенантские кубики, вещевое довольствие и направление в Киевский военный округ, на только что отвоеванную Волынь, он приехал домой в законный уже командирский отпуск. Деда его направление не обрадовало.
– Ты учти, внук, народец в Галиции забитый, но себе на уме. И гниловатый. Западенец кланяется низко, но нож точит. Спиной ни к кому не поворачивайся. Ни с кем близко не якшайся – продадут. Не скоро мы поганый рабский дух из них выбьем…
Два года Дантист мотался по тюрьмам. Сокамерники сторонились его – репутация убийцы и психа шла впереди него, а то, что он убил полицейского, в тюрьме считалось почетным. Администрация, видимо, получив на его счет определенные указания, к его персоне относилась лояльно. Немало соратников томилось в застенках, что позволяло организовать свой тюремный клан. Только в одной камере националисты-поляки решили устроить выяснение отношений, но он отрезал: