– Это еще зачем? – насторожился Лев. – Я – фронтовик, два ордена Славы имею…
– Да нет, ничего плохого там не задумали, – успокоил его Червоненко. – Хотят вас послать в Лондон.
– Куда?
Старики оцепенели от неожиданности.
– С Игорьком что-то стряслось, – запричитала Полина. – Сыночек, миленький, что с тобой? – и она зарыдала.
Потом Червоненко долго рассказывал своему начальству о том, с каким трудом ему удалось уговорить родителей Воробьева, на какие уловки ради этого важного дела пришлось пойти. Какую изворотливость ума проявить и сколько пережить, успокаивая плакавшую Полину и напившегося Льва, который, узнав об истории с сыном, вдруг превратился в Тараса Бульбу и посулил придушить Игоря собственными руками.
МИ-5 возражала против выдачи визы Воробьевым, но политические соображения Форин офиса, опасавшегося за репутацию Англии, как матери демократии, победили. Дженкинс и Листер лично прибыли в Хитроу, чтобы своими глазами посмотреть на родителей Воробьева и выработать план действий. Среди толпы западных пассажиров старики выглядели весьма экстравагантно: Лев по торжественному случаю надел сапоги и галифе, набросил потертый китель еще военной поры, а сверху – огромный овечий тулуп, делавший его похожим на кавказского пастуха. Полину тоже не миновал такой же тулуп, голову она закутала в цветной платок, тулуп же расстегнула, чтобы все видели ее вышитое украинскими узорами платье.
– Из-за этих либеральных дипломатов мы можем очень крупно подзалететь, – ворчал Дженкинс. – Этот Воробьев уже давно у меня в печенках: проку от него никакого, по своим качествам он и на дворника не потянет! Может, плюнуть на все, отказаться от попыток сварить с ним кашу, снять охрану, пусть живет себе со своей безумной шотландкой!
– Все-таки это мы затеяли все дело, – говорил Джордж, думая, что если бы не дурацкая затея шефа с вербовкой, то отдел не трясло бы. – Нам нельзя терять лицо, мы должны довести до конца борьбу с КГБ и указать этим гадам на место!
Встреча Воробьева с родителями, проходившая под контролем Джорджа Листера, носила драматический характер. Слезы лились неиссякаемым водопадом, приступы любви сменялись лютой ненавистью, в комнате Скотленд-Ярда, специально выделенной для этого рандеву, стояли такие вопли, что пришлось закрыть наглухо форточки, дабы не пугать прохожих на улице.