А самое необычное в нем был то, что у него над головой светился
небольшой шарик. Шарик не просто висел в воздухе, от шарика к
макушке зверька шел отросток. Вот на нем он и болтался, мерно
покачиваясь из стороны в сторону где-то на расстоянии двадцати
сантиметров над головой.
Света вполне хватало, чтобы рассмотреть чудо-юдо во всей красе.
Вот я и спрятал зажигалку в карман брюк. Пусть света от шарика было
немного, но, в любом случае, поболее, чем от зажигалки. Да и
поберечь ее стоило.
- Ты кто такой? – спросил у этого чуда-юда и при этом чувствовал
себя донельзя глупо. Хотя, зря я это. Разговаривают же у нас со
своими домашними любимцами. Вот только ответа не ждут.
А этот взял, да ответил.
- Би пиять, сесть дю пель, мяк тли десис…
- Ладно, ладно, - оборвал я его. – А если коротко? Вот меня
зовут Никита. А тебя как?
Зверенок задумчиво почесал за ухом, которое проще было обозвать
тряпочкой.
- Зви мя Бима.
- Лады, Бима, - охотно согласился я. – Может, ты знаешь, где мы
находимся?
Я рассчитывал, что хоть что-то пойму из его шепелявой и
нескладной речи. Зря рассчитывал.
- Ладно, забей, - остановил я поток не подающихся расшифровке
звуков. – Я тебя все равно не понимаю. Лучше покажи, как отсюда
выбраться.
Малыш снова задумчиво почесал за ухом, только другим. И протянул
мне свои лапки, при этом привстав на задние.
Посыл понятен, вот только брать на руки непонятно что… Впрочем,
если он хотел мне навредить, то уже попытался бы.
Так что я вздохнул и наклонился к зверёнку. Но стоило мне к нему
прикоснуться, как я понял, что зря.
Эх! Ни чему меня жизнь не учит!
Стоило мне прикоснуться к пушистому тельцу, как тут же на руки
как золотистая амальгама наползать принялась. Моя попытка скинуть с
рук зверенка обернулась тем, что я и вовсе застыл. Все, что мне
оставалось, - это наблюдать, как мои руки, начиная с пальцев,
обзаводятся блестящими перчатками.
Зверенок застыл так же, как и я. Движение создавала лишь
амальгама, постепенно подбираясь к загадочным наручам на моих
руках.
Меня успокаивало лишь то, что кроме дискомфорта от вынужденной
неподвижности в неудобном положении тела, не было ни боли, ни
каких-либо неприятных эффектов.
Говорить я так же не мог, иначе сказал бы засранцу много чего
ласкового. Осталось только тупо ждать, чем все закончится. Могу
сказать одно, что количество глупых решений в моем исполнении в
столь короткий промежуток времени окончательно меня достал. Так что
если я не мог сказать ласкового меховому узурпатору, то себе
выдавал от всей души.