– Слежу.
– Значит, пойдем далее. Все новоприбывшие дивятся тому,
что солнце прыгает по небу, а на ночь гаснет. Они почему-то думают,
что солнце должно двигаться по плавной дуге, а на ночь закатываться
за горизонт, то есть за воображаемую линию, какая бывает всегда,
если мир – предположим! – действительно шарообразен. Они дивятся
«окнам» и часто боятся их. И наконец, что самое смешное, они никак
не возьмут в толк, что не существует ни рождения, ни окончательной
смерти, а есть только недельный цикл обновления. Все до одного
спрашивают: откуда же тогда в мире берутся новые люди? Отвечаешь
им: «Да оттуда же и берутся, откуда вы взялись», – а они только
глазами лупают...
– Это я знаю, – пробурчал Макс. – Это я помню. Не
настолько уж я заторможенный. Кстати, меня тоже интересует, откуда
берутся люди.
– Ты молчи, ты слушай... О чем я? Да! Есть просто психи с
разными заскоками, а есть новоприбывшие, у которых один и тот же
заскок. Заметь, у всех без исключения. И каждый из них тоскует,
места себе не находит, рвется куда-то... С чего бы? Ну, конечно,
поживет такой у нас недели три-четыре, поймет, что такое нормальная
жизнь, и уже не болтает лишнего, а через полгода и вовсе человек
как человек. И тут возникает вопрос: можем ли мы считать их
обыкновенными психами?
– Обыкновенными – нет, психами – да, – сказал, пожав
плечами, Макс. – Зачем таких изолировать? Они не опасны. Пройдет
время – сами придут в норму, причем в нормальном обществе, а не за
железной решеткой. Да и мало их...
– Вот-вот-вот-вот-вот!.. – затараторил Матвей. – Их мало.
Опасности они не представляют, иногда даже забавны. А не кажется ли
тебе... – тут он оглянулся и понизил голос до шепота, – что их бред
имеет под собой какую-то почву? Нет-нет, ты не так понял... Чего
кривишься? Я-то еще не сошел с ума и к сектантам не примкнул.
Никаких шарообразных миров, конечно, не существует. Но я вот о чем
подумал: наш еженедельный цикл смерти-возрождения – единственный
ли? Каждый из нас чуть-чуть меняется с каждым циклом, это все
знают. И ты меняешься, и я. Что-то теряем, что-то приобретаем. Но
вот представь себе, что один раз, скажем, в сто лет...
– Почему в сто? – перебил Макс.
– Нет, ты все-таки заторможенный... Я просто так сказал.
Не нравится сто – пусть будет двести лет. Или пятьсот. Назовем этот
срок суперциклом. И вот раз в пятьсот лет каждый из нас умирает не
как обычно, а... более основательно, что ли. А потом возрождается с
полной потерей истинной памяти и заменой ее памятью ложной,
наведенной кем-то...