Видела сильную шею и широкие плечи, но стало стыдно, что я так бессовестно рассматриваю незнакомого мне человека. Вспыхнула и снова встретилась с ним взглядом.
— Все рассмотрела? — усмехнулся он, вгоняя меня еще сильнее в краску, доказав, что передо мной наглый нарцисс, привыкший ко всеобщему обожанию.
— Нечего тут рассматривать, — отвела взгляд в сторону, увидев, как танцовщица, что еще мгновение назад ерзала на коленях у мужчины, сползла на пол и расстегнула его ширинку.
Меня бросило в жар от увиденного, и я снова посмотрела на Барона.
— Какая-то ты зажатая, пианистка, — его явно забавляло мое смущение. — Наверное, тебе нужно сесть за рояль, чтобы расслабиться, м? Сыграешь для меня? — давил взглядом, и я снова предпочла рассматривать пол в этом притоне.
— Здесь нет рояля.
— Сейчас исправим, — щелкнул он пальцами, и с одной стены упала бархатная портьера, за которой прятался рояль. — Прошу, — кивнул он на инструмент.
Музыка стихла. И теперь слышались чьи-то тихие разговоры и влажные причмокивания той самой стриптизерши, что встала на колени перед мужчиной.
— Я жду, — повторил он. И его голос эхом разнесся по залу.
Повернулась к роялю и на негнущихся ногах прошла к нему. Каблуки звонко цокали о каменный пол, отдаваясь пульсацией в висках.
Оказавшись у инструмента, я медленно опустилась на пуфик и почувствовала, как ко мне кто-то приблизился.
— Ты кое-что забыла, пианистка, — заговорил он. И от его близости у меня участилось сердцебиение.
— Что? — во рту пересохло от волнения, и я облизала губы.
— Ты забыла снять одежду, — наклонился он к моему уху, опаляя дыханием. — Сними эту тряпку. Я хочу видеть тебя всю. Ну же! Или я сам тебя раздену!
— Или я сам тебя раздену, — проговорил Барон. А меня, то ли от его близости, то ли от самого приказа, кинуло в жар. Кожа полыхала, а лицо, наверное, покраснело как помидор.
Даже дышать стало больно. Воздух казался раскаленным и обжигал органы дыхания.
— Я жду, — выпрямился он, и его голос прозвучал откуда-то сверху.
— Я не буду играть раздетой, — парировала я спокойно. — Договор был, что раздеваться я буду только на сцене и в счет уплаты долга, — онемевшие губы едва двигались. — И я совсем не против сыграть в одежде, если того хочет именинник, — повернула голову, посмотрев на этого наглого и самолюбивого мужчину, и попыталась не демонстрировать страха.