Хмир, преданный слуга своего господина
Высокая ссутуленная фигура медленно, но упорно
двигалась обратно по направлению к селению, подволакивая ногу и
изрыгая страшные проклятья на головы попрятавшихся по домам
крестьян. Больше ничего в ней не напоминало того, ушедшего совсем
недавно, вполне довольного жизнью, эльфа, следующего в свой новый
дом, разве что силуэт все еще говорил о том, что когда-то это был
обыкновенный путник. Сейчас все его естество наполняли одна только
не затуманенная чувствами ярость, направляемая холодной жаждой
мести. Сама земля стонала от его поступи, умирая вместе с травами и
растениями при каждом шаге залитых кровью ног. От малейшего
прикосновения в труху осыпались ворота и засовы, а бесплотные тени
врывались в один дом за другим, не замечая даже этих хрупких
препятствий, верша его страшную волю, и поблизости не было никого и
ничего способного им помешать.
Истошные крики пытаемых мужчин, слезы, истерики и
плачь женщин, на глазах которых лоскутьями сходит кожа с близких и
родных, вытекают глаза. В чудовищных спазмах рвутся мышцы и
сухожилия, ломаются хрупкие кости, и никакие мольбы, никакие
уговоры не могут помочь избежать их очереди участвовать в этой
безумной жестокой расправе, торжестве демонической злобы. С каждым
новым изуродованным и скулящим от боли и бессилия телом вошедшая в
селение фигура все больше и больше становится похожа на себя
прежнюю. Вот перестала волочиться нога, кто знает, какие мышцы были
в ней повреждены, или тому виной была сочащаяся отвратительно
черной, густой жидкостью дыра в боку до самого позвоночника?
Как бы то ни было, но вопрос восстановления упирался только в
то, как долго придется выковыривать очередное "лекарство" из
хрупких скорлупок под названием избы.
Крестьяне..., они уже не пытались бежать или
сопротивляться, лишь изредка от очередного дома доносятся новые
мольбы и уверения в своей непричастности, но их никто не слушал,
когда начались первые пытки, не слушают их и теперь, зачем?
Согнанные как стадо, покалеченные и все еще не тронутые они
закрывались от жара собственных жилищ, на раскаленных углях которых
начнут корчиться в предсмертной агонии позже. Одновременно страшное
и величественное зрелище, устроенное моим господином, с этого
момента его месть - это моя месть, его враги - это мои враги, если
понадобится, я отдам жизнь за своего повелителя, за того, кто спас
меня от участи куда худшей, чем смерть.