Люди, пришедшие на площадь,
одновременно повернулись к королеве. Та степенно склонила голову,
давая понять всем, что так оно и будет. Но я не спешила верить -
Аманида была ещё той хитрой, беспощадной мразью.
- Ваше Величество, - звонкий
мелодичный голос моей матери разнёсся над переговаривающимися
людьми, привлекая внимание присутствующих, - прошу не о себе, а о
дочери. Юной леди Одри, наследницы герцога Йорка. Отдайте ей все
мои украшения, всю мою одежду и обувь, все книги и картины. Как
память обо мне, её матери.
В этот момент я смотрела на Её
Величество: королева скривилась так, будто лимон лизнула, а потом
его полностью в рот засунула. Но в итоге всё же кивнула - ведь
пообещала выполнить последнюю волю Николетты, и разочаровать
подданных никак не могла.
После к Её Светлости Николетте
подошёл грузный с рябой рожей мужчина, с висящим животом-мешком, и,
не церемонясь, подтолкнул её к специальному люку, который при
нажатии рычага, уходил из-под ног. Затем он же накинул на шею
приговорённой жуткую толстую верёвку, затянул.
Я зажмурилась, не желая видеть, что
будет дальше, хотела закрыть уши, но стражник, стоявший позади, не
позволил мне этого сделать. Ну, хоть не приказал смотреть.
Время замерло, на площади стало
удивительно тихо: народ замолчал, глазея на "представление", не
желая упустить ни единого мгновения, чтобы потом смаковать каждую
деталь несколько недель подряд, делясь впечатлениями и приукрашивая
казнь прекрасной герцогини.
- Хо! - прозвучала команда
палачу.
Не знаю, что произошло в ту секунду,
вот только отчаянный, полный неприкрытой злобы крик королевы и
потрясённые возгласы толпы заставили меня распахнуть глаза.
- Не сме-ей! - мерзкий голос Аманиды
оглушил.
Головы людей были вскинуты к небу, я
тоже посмотрела в ту сторону и тут же увидела на одной из башенок,
что украшали здание напротив, фигуру в тёмном плаще, с надвинутым
на глаза капюшоном. Незнакомец замер с натянутым луком в руке.
Я даже моргнуть не успела, как
пущенная им стрела, вжикнула, рассекая воздух и впиваясь точно в
грудь прекрасной Николетты. Женщина пронзительно вскрикнула, алое
пятно растеклось по мешковине. Мать Одри умерла. Не от петли, а от
острой стрелы, мгновенно пронзившей её сердце.
Рядом с убитой Николеттой вдруг
тяжело упало грузное тело палача, в его толстую шею впилась вторая
стрела, а вот шут-глашатай, которому должен был достаться третий
снаряд, почувствовав неладное, вовремя отскочил, но всё же ранения
не избежал - острое жало впилось ему в руку чуть выше локтя. Мужик
взвыл и рухнул на деревянный помост, как подкошенный, подвывая и
моля его спасти. Жалкое зрелище.