Его губы были теплыми, поцелуй — коротким, но от этого прикосновения Юлю прошиб удар тока. Она вздрогнула, делая шаг назад, а в голове словно открылась потайная дверца, откуда потоком хлынули разрозненные картинки.
Она увидела себя — нет, не себя, Джулиану! — кружащейся в вальсе с этим мужчиной. Затем себя с ним в открытом ландо. Прогуливающейся в парке... Сидящей за столом, где были еще какие-то люди, одетые так, будто сошли со страниц исторического романа…
Картинки мелькали одна за другой, словно кусочки мозаики. Но постепенно их становилось все больше, они заполняли память и обретали смысл.
Их было так много, что Юля тихо охнула и осела на пол.
— Джулиана, Джулиана! — сквозь шум в ушах донесся взволнованный мужской голос.
— Ох, моя бедная госпожа! Говорила я вам, что она не готова к визитам! — причитала рядом служанка.
Юля смутно ощущала, что ее куда-то несут, но сил воспротивиться или ответить уже не осталось. Только когда в голове прояснилось, она поняла, что ее усадили в огромное зеленое кресло, жених стоит рядом со скорбным лицом, а служанка, шмыгая носом, протягивает стакан воды.
— Что со мной было? — Юля приняла стакан и благодарно сделала пару глотков.
Перед глазами мелькали мурашки от слабости.
— Вы потеряли сознание, — Десмонд развел руками. — Наверное, забыли позавтракать. Прежде вы так не реагировали на мои прикосновения.
Она взглянула на него и с удивлением поняла, что прекрасно помнит их прежние встречи. И знакомство за чаем у тетушки, и званый ужин у друзей семьи, и все светские рауты, проведенные вместе.
И даже то, как он утешал ее тем серым дождливым днем, когда она прощалась с тетушкой на мрачном, заросшем темными пихтами кладбище.
— Тетушка… — пробормотала Юля, пытаясь осознать новые воспоминания.
— Да, бедная леди Бронсон, господь призвал ее душеньку, — Агнешка привычно потянулась к переднику, намереваясь прочистить нос.
Не выдержав, Юля сморщилась:
— Платок! Где твой носовой платок? Что за манеры!
— Так у меня его отродясь не бывало, — обиженно проворчала Агнешка. — А манеры это у вас, у господ.
— Позвольте, я пожертвую свой, — вставил Десмонд с улыбкой.
Стоило ему перевести взгляд на служанку, как улыбка превратилась в кислую мину. Но платок он все-таки протянул: белоснежный, из тонкой материи, отороченный кружевом. Юля заметила вышитую шелком монограмму и, не сдержавшись, спросила: