Как-то быстро вдруг стемнело, вокруг елки сплошь стеной стоят, даже Луны не видно, холодать стало сильно. Сначала шорох какой-то послышался, потом с разных сторон огоньки засверкали. Я еще подумала, что это за огоньки такие. А это глаза волчьи были. И вой такой жуткий раздался!
– Держись, барыня! – крикнул Ипат и стал хлестать лошадь, что есть мочи. Вдруг впереди показалась этакая большая собака.
– Ой, да это же волк, – испугалась я. Вцепилась в телегу, что есть силы, от страха и холода аж зубами застучала.
А лошадь встала на дыбы и вдруг, отчаянно заржав, понеслась во весь опор. Телега накренилась, и Ипат с криком вывалился из нее. Пытался было ухватиться да не удержался, родимый. Я увидела, как к нему с визгом и рычанием бросились волки. Сердце у меня зашлось от страха и ужаса. А лошадь все неслась и неслась, как заполошная, я только глаза закрыла и думаю: «На все воля Божья!». Как вдруг раздался треск, сильный удар, все закружилось как-то. И больше я ничего не помню. Ухо еще улавливало какие-то звуки, крики, визг, возню, но я даже пошевелиться не могла и ничего не чувствовала. А потом и вовсе все исчезло.
Сколько прошло времени, не знаю, не ведаю. Открыла глаза, пошевелиться не могу, боль во всем теле страшная. Попыталась голову повернуть, даже застонала, как будто искры там появились и каждая, как иголка острая. Увидела только, что в избушке какой-то лежу. Сильно натоплено, жарко. И опять я провалилась, как в яму.
Вдруг почувствовала, как губ коснулось что-то прохладное. «Вода. Пить», – пронеслось в голове.
А глаза опять открыть не могу. Вновь в какой-то горячечный липкий бред погрузилась. Потом чувствовала, как чьи-то руки меня осторожно переворачивают. Я застонала от боли и прошептала пересохшими губами:
– Кто это? Где я?
Наверное, это мне только показалось, что прошептала, потому что ответа я не услышала. А, может, опять незаметно провалилась в беспамятство. Так проходили дни, недели, месяцы.
***
Когда я начала приходить в себя, перед глазами поначалу все плыло, крутилось и никак не могло остановиться. И вдруг мой мятущийся взгляд выхватил из этой круговерти лицо. Это было человеческое лицо, лицо мужчины, потому как с бородой оно было. Сил не было ни испугаться, ни удивиться, ни возмутиться – ни на что. Я только вновь спросила, еле шевеля спекшимися губами: