– Всегда есть выбор. А из ситуации – выход. Сколько времени остается? – спрашивает Нифилия.
– Неделя. То есть, уже шесть дней.
– Значит, время еще есть. Тотальный надзор начнется в последние три дня. Видимо, дела Намры идут далеко не так хорошо, если решили прибегнуть к твоему таланту.
Я хмурюсь. Мне совсем не хочется на войну.
– Ма, а если сбежать ему? – вносит предложение Сергей.
– Не получится. Днем за ним следит академия, а ночью – инспекторы.
– Так некоторым частникам удается же перевозить талантов. Почему его нет?
– Чип, – коротко отвечает Нифилия Дмитриевна, а потом обращается ко мне: – Часто им пользуешься?
– В последнее время приходилось, – честно отвечаю я. – Уж часто ловили.
– Уедешь, они включат чип и найдут тебя. Чип надо вынуть.
– А это возможно? – удивленно спрашиваю я.
– Возможно, но не нам.
– Что будем делать? – возвращается к исходному вопросу Сергей.
Мы задумались. Тишина стоит до тех пор, пока Нифилия, хлопнув в ладоши, не говорит:
– Пора идти спать. Утро вечера мудренее.
– Чего, чего?
– Идите, балбесы, никаких пословиц не знаете!
В итоге нас отправляют спать. В этом доме у меня тоже есть своя комната. Хоть и в ней совсем нет места для огромного шкафа и кровати (я вообще спал на полу), но я считаю эту комнату – своей, а этот дом – родным. Здесь повсюду раскиданы мои старые игрушки, фантики от конфет, ручки, тетради, так что наступать приходилось с величайшей осторожностью.
Я ложусь в постель, а через десять минут в комнату заходит Нифилия Дмитриевна. Бабушка наклоняется и тихонько целует меня. Притворяться спящим в такие минуты – очень приятно. Она выходит, и через некоторое время я засыпаю. Наверное, к часу ночи (когда я вступил в более глубокую фазу сна) мне снится сон.
Сны снились мне редко, а если и снились, то наутро я забывал их.
В этот раз я сидел за партой в одной странной аудитории, нисколько не напоминавшей современные обычные кабинеты. Высокий потолок, а доска была частью стены и настолько огромной, что требовалась лестница, чтобы подняться и записать что-нибудь наверху. Парты стояли рядами, а я – единственный ученик, который здесь сидел. Возле огромной доски, стоял учитель, как я понял. Это долговязый мужчина лет тридцати с короткой прической и узкими глазами (что выдало в нем азиатские корни). Он стоял, облокотившись о свой стол, и внимательно смотрел на меня. Через несколько минут он произнес: