Летом 1920 года Кончаловский закрыл свою мастерскую в Свомасе и, как обычно, отправился в идиллическое поместье Абрамцево, примерно в 60 км к северу от Москвы[35], куда перебиралась на этот сезон колония художников. Кончаловский обычно проводил там все лето – рисовал и отдыхал от напряженной московской жизни. Его особенно привлекали дубовые рощи, которые он неоднократно писал и о которых часто рассказывал своим ученикам. Он стремился так изобразить деревья, чтобы зритель как бы ощущал их глубокие корни. Кончаловский объяснял ученикам, что нарисовать дерево можно, если оно имеет логически завершенную форму – наподобие здания, то есть должно расти вверх от земли, к лиственной кроне. Он советовал студентам писать с натуры, но, получив от нее первоначальный импульс и представив себе цвета и общую композицию, переходить к серьезному изучению пленэра и впоследствии завершить работу над картиной уже в мастерской.
Дерево можно увидеть и изобразить разными способами. Кончаловского привлекал чисто художественный подход – изобразить живописную ценность дерева, весомую и монументальную. Тем не менее один и тот же образ может содержать аллегорические, исторические и духовные аспекты [36].
Сергей в своих более поздних работах выражает туже мысль:
«Когда мы смотрим на вековое дерево, высоко к облакам возносящее свою крону, то мы знаем, что сила корней его, идущих в глубину, должна соответствовать массиву дерева. Если бы корни не проникали бы в темные недра земли, б.м., настолько же глубоко, насколько возвышена крона; если бы масса корней и крепость их не были соответственными объему и весу видимой части дерева, то не могли бы они ни кормить дерево, ни удержать его стоящим: и малый ветер повалил бы его»[37].
Барвиха
В июне 1920 года во время летних каникул, вдохновленный примером своего учителя Кончаловского, Сергей с группой друзей по мастерской сбежал из суматошной Москвы в деревню Барвиха, примерно в 15 км к западу от Москвы[38]. Барвиха по-прежнему была сельским раем – большие деревья, леса, луга и озера на южном берегу реки Москвы находились достаточно далеко от города, но добраться туда было не трудно[39]. Здесь можно было любоваться спокойными и безмятежными пейзажами, идеальными для художников, находя для изображения такие объекты, которые после ужасов последних лет, проведенных в городе, помогали вновь обрести вдохновение и вернуть веру в жизнь.