Мне не ведомо, что и как докладывал он обо мне высшему начальству, которое, безусловно, хотело покончить с моим делом, как и положено в таких случаях.
Я не сомневался в том, что он всяко старался вызволить меня, – он намёками, а иногда и прямыми советами учил меня, как вести себя на «заседании тройки» (закрытом суде), от которого ему не удалось меня избавить.
Также не доверил бы мне тайны так потрясших меня фактов, как аресты и самоубийства среди оперативных работников НКВД.
Саша говорил:
– На днях арестовали Али Османова, начальника райотдела – ты знаешь его, бывший футболист.
А вчера прямо в кабинете застрелился Кольченко – в Чапаевской дивизии служил, оружием именным был награждён.
Что-то непонятное творится и в наших органах, – говорил он тихо, задумчиво глядя перед собой.
А тот ужас на последнем допросе потряс меня настолько, что я впал на некоторое время в состояние невменяемости.
…Вызов на очередной допрос.
В кабинете, как обычно, за столом Смирнов. Я поздоровался. Он сухо кивнул головой.
– Разрешите сесть?
– Садись, – с трудом выдохнул он из груди.
Я смотрю ему в лицо. Он отводит взгляд. Губы сжаты, лицо бледно, на правой щеке у выступа скулы нервно подёргивается мускул.
Я ничего не могу понять. Эта резкая перемена в поведении не только озадачила, насторожила, но и взволновала. Я перевёл взгляд на свои руки, лежащие на коленях, и стал ждать.
За дверью послышались быстрые шаги. С шумом распахнулись двери кабинета. Вошли трое, все в форме. Один из них подошёл ко мне вплотную. Я поднял голову. Мы впились глазами друг в друга. Смуглое, сухощавое лицо инквизитора, горящие ненавистью глаза, бесформенные, тонкие губы, искажённые дьявольской улыбкой, превратились в плотную складку.
Вдруг складка разошлась, показывая мелкий, редкий частокол жёлтых прокуренных зубов, через которые он стал процеживать:
– Подлец! До каких пор ты будешь отпираться, выдавать троцкистско-бухаринскую пропаганду за случайно высказанное мнение.
Он, словно стервятник – крылья, поднял надо мной обе руки с согнутыми, как когти, пальцами.
Я отшатнулся.
– Да если бы не Сталинская конституция, я бы разорвал тебя на части вот этими руками!
Я вскочил со стула, и, в свою очередь, окинув его презрительным взглядом, дерзко заметил:
– Так, значит вы недовольны Сталинской конституцией, нечего сказать, чекист!