А вот с полетами на расстояние, превышающее полмиллиона километров, дело обстояло сложнее. Дороговизна – это еще не самое худшее. Благодаря своим многочисленным изобретениям отец успел скопить кое-какой капитал, и я могла позволить себе дорогостоящий перелет в другую звездную систему. Беда заключалась в том, что получить билет на подобный полет можно было, лишь благополучно пройдя медкомиссию. Оная должна была подтвердить, что состояние здоровья пассажира пригодно для продолжительного космического путешествия. И все бы ничего, вот только в ходе проверок непременно выявили бы мой истинный пол.
Так я и оказалась узницей на собственной планете: с правом свободного перемещения по огромной территории, но запертой в жестких рамках чужой личины. Не подвергающейся принудительным опытам, но по иронии судьбы обязанной проходить предназначенную исключительно для мужчин Планетарную службу. Без родных и без друзей среди сверстников, поскольку, вынужденная маскироваться с самого детства, не ощущала себя ни полноценным мужчиной, ни в должной степени женщиной. Не имея определенных целей, не рисуя себе мало-мальски понятного будущего на ненавидимой планете. Даже не зная, какую профессию себе избрать. И только с направлением в учебе определилась легко, продолжая инстинктивно стремиться к иным звездам, тем самым, полет к которым в реальности был для меня закрыт.
Зато в силу все той же иронии судьбы двери в тюрьму были теперь для меня открыты. И когда наступил вторник, я в очередной раз отправилась туда.
– А почему мы не сняли пояс? – спросила я у Раджера, следом за ним спускаясь по ступеням. – Этот заключенный, Макнэлл, он ведь заперт в камере.
– Заперт, – согласился тюремщик. – За герцианским стеклом, его не разбить. Да дело даже не в стекле. Этот конкретный парень тебе ничего сделать и не попытался бы, уж поверь моему опыту, я семнадцать лет здесь работаю. Но правила есть правила. Раз контактируешь с арестантом, значит, пояс должен быть.
Я кивнула – стремления спорить и не было, так просто спросила – и молча преодолела последние ступеньки. Осужденный капитан поднялся нам навстречу; брови сошлись на переносице, в то время как тяжелый взгляд сверлил меня сквозь непроницаемое стекло.
Но разговор, после того как Раджер «включил звук», начался как ни в чем не бывало.