Голова моя не работала. Я принимал людей, отдавал какие-то распоряжения, что-то подписывал – но голова не работала. Можно кого угодно обмануть своим видом – но не себя самого, я знаю, когда я в рабочем состоянии, а когда – нет. Когда в голове – противная гудящая пустота. И я знал, почему я не могу работать.
Плюнув, я выключил компьютер. Нажал кнопку интеркома
– Не знаю, когда буду…
* * *
В Екатеринбурге – Свердловске, вообще то, мой город до сих пор больше Свердловск – был такой квартал, застроенный в тридцатые годы – квартал НКВД, Он так и назывался, потому что был застроен специально для работников НКВД, сейчас же – он был неухоженным, разрушающимся памятником… то ли авангардизма, то ли модернизма – не разбираюсь я в архитектуре, помню потому что спонсорскую помощь просили. В одной из квартир – коротал свой век Иван Данилович Львов. Человек, которому суждено было стать свидетелем величайших деяний века…
Ему было уже под девяносто. Он пришёл в НКВД по призыву Берии и разбирался с «перегибами» в Сибири и на Урале. А учитывая то, что народ с тех пор уральский и сибирский ни чуточку не изменился – перегибы… можете представить, какие они были – эти перегибы. Потом – с пятой ударной армией шёл до самого Берлина. Потом – вернулся в Свердловск…
Иван Данилович всегда чувствовал за собой какую-то вину. Я не знал, какую именно – но это было видно. Поэтому он, когда ушёл на пенсию уже из КГБ – на общественных началах стал кем-то вроде тренера, тренировал пацанов искусству самбо. А так как в школке были одни тётеньки, уважением они не пользовались – Иван Данилович был у многих пацанов как второй отец. Первые отцы – чаще всего сидели…
В восьмидесятые годы – в Свердловске появились подвальные качалки и тренеры по каратэ. Это было предтечей «ревущих девяностых», когда подвальные пацаны выйдут на улицы, чтобы урвать свой кусок, и не будет у них ничего, кроме силы – но силы будет много. Братство народов трещало по швам, появлялись этнические группировки, то и дело происходили «махачи». Государство пыталось запретить каратэ, вводило уголовную ответственность за его преподавание – но общество уже давно было беременно массовой жестокостью, и какая разница, как тебя убьют – ногой по башке в подворотне или заточкой под ребро как в Сумгаите. И только повзрослев, пройдя с болью и кровью эти лихие девяностые – я понял всю горечь слов Ивана Даниловича, когда он прощался с нами, уходившими в качалку. Как он говорил про то, что он учит защищаться, а там – нас будут учить убивать.