– Но я же халосый, – ухмылялась деточка. – И так
помог, так помог… Как бы вы без меня тётеньку Удавиху взяли?
– Твоё счастье, что взяли, – пробурчал дядька. – Иначе
уши ободрал бы за твои выходки…
– Так это и есть твоя подставная утка? – сообразила я.
– Ну, человечек внедрённый. Ты откуда вообще его выкопал?
– Вот где выкопал, там и закопаю, – обжёг свирепым
взглядом мальца Скоропут. – Всё, кыш! А ты, паршивец, иди массу набирай! Смотреть
на твои тощие мослы тошно… Повзрослеешь – жду в отделе.
– В смысле, «повзрослеет»?! – взвилась я. – Так мне
этот прицеп теперь до его восемнадцати нянчить?!.. И кормить ещё?
– Ой, да не жужжи ты, – отмахнулся дядька. – Деньги у
него есть, скинется на пропитание. Пару месяцев потерпишь, а там проблема сама
собой, надеюсь, рассосётся.
Его бы слова да в уши тому, кто почему-то только меня и
слышит…
Проблема сейчас сидела напротив меня в кафе и сама
собой рассасываться не торопилась.
Я мрачно рассматривала нового питомца. Малец радостно
пялился на меня в ответ. На приютского заморыша он не походил – обычный
мальчик, просто подвижный, а потому и худенький. Кожа чистая, слегка загорелая,
даже румянец играет на щёчках. Волосы блестящие, гладкие, чуть вьются
каштановым завитком. Ангелочек, ага. И карие глазки такие чистые, невинные… А
ведь дядьку вокруг пальца не так просто обвести. Раз он этой деточкой был
недоволен – значит, было за что. Потому и мне верить ему не следует.
– У тебя братца, случаем, нет старшего? –
подозрительно прищурилась я на мальца. – Такого же наглого поганца, как ты? А
то порода мне твоя скуластая не нравится.
– Нету! Сирота я, тётенька, – радостно пискнул малец.
– А ты теперь мамкой моей будешь, да? Жаль, а то я бы на тебе женился, когда
вырасту.
– Так, сюда слушай, – оборвала я болтуна. – Я тебе не
мамка, это во-первых.
Малец с готовностью закивал, растопырил ладошку и
показательно загнул один палец.
– Во-вторых, нянчиться я с тобой не собираюсь.
– Ага, ага, – загнул он второй. – Ты, тётенька, не
переживай, я самостоятельный.
– Что-то борзый ты слишком для сиротки, – хмыкнула я. –
Ладно, вещички твои где?
Деточка хлюпнула носом и пустила слезу.
– Так нет у меня ничего, тётенька… Ни обувки, ни одёжки…
И жить совсем негде… И кушать нечего… Помру в подворотне от голода и холода,
если прежде злые люди в шахты не продадут… Вот разве что добрая тётенька выкормит,
приютит… – заныл он.