С праздником, дорогие мои дамы! Счастья, любви, здоровья и
успехов в личной жизни!
На чародее была чёрная ряса с металлическими накладками. Вышитая
тонким металлом, с деревянным крестом на груди она явственно
распространяла ауру сильного артефакта... Впрочем, это были явно не
единственные магические предметы при могущественном волшебнике.
Одна булава, с многочисленными вмятинами и сколами от частого
использования по прямому назначению, чего стоила — несмотря на всю
свою неказистость, от орудия расходилась тонкая аура сил
нездешних... Пожалуй, этим предметом сумел бы воспользоваться лишь
истовый верующий, в руках всех иных она была бы обычной деревянной
дубиной. И это в лучшем случае — какого-нибудь грешника сей предмет
мог и вовсе спалить к чертовой матери. Не люблю завязанные на
религию артефакты за их непредсказуемость... но и отрицать их порой
потрясающую эффективность в руках правильного чародея тоже не
могу.
Пришел мой родич не один. За суровым церковником шагала целая
делегация из разношерстых монахов — от здоровенных плечистых детин
в отличных доспехах до черноризных субтильных служителей Русской
Православной Церкви. Причем последние, не блистая особой личной
магической мощью, тем не менее казались куда опаснее многих
присутствующих аристократов, несмотря на разницу в чародейских
рангах... Странное ощущение, когда при взгляде на обычного, вроде
бы, Адепта ты ощущаешь угрозы больше, чем от вида Младшего
Магистра. И тем не менее своему чутью в подобных делах я доверял
целиком и полностью...
— Чернецы, — прошипел, будто сплюнул Смолов. — Этих-то какой
ветер принес?
В голосе моего вассала сквозила неприкрытая неприязнь, и я
удивленно оглянулся на него — раньше за ним ни разу не замечалось
каких-либо предубеждений в адрес как церковников, так и кого бы то
ни было в целом. Интересно даже, где они ему на мозоль умудрились
больную наступить, что даже кардинальное разрушение и перестройка
его личности не сумели вытравить из него эту неприязнь?
Услышал Петра не только я — один из проходящих монахов резко
повернул голову и остановился, глядя на моего вассала. Ледяной,
немигающий взор, в котором явственно ощущались сильная воля и
немалый интеллект... И всё это — помноженное и замешанное на
фанатической верности. Видел я уже подобные взгляды... Когда царь
Пётр приводил к покорности Церковь, после победы на Нежатиной Ниве,
люди с такими глазами попортили нам немало крови. Бестрепетно
шагавшие навстречу выстрелам пушек и раскатам боевых заклятий, не
оказывая сопротивления, умирая за пустяковый в моих глазах вопрос
подчинения Императору... Невольно по спине пробежали мурашки, когда
я вспомнил,