— Это и хороший, и плохой знак одновременно, господин, —
вздохнул Смолов. — По мне, скорее даже дурной.
— Почему? — не понял Петя.
— Потому, ученик, что это может означать лишь одно — Империя
начинает воевать всерьез, — ответил я вместо своего вассала. —
После первого успеха, когда бояре дали по зубам Рейху, Империя
терпела поражение за поражением — в Восточной Европе, в особенности
на Балканах, турки на пару с немцами и прочей шушерой нас
основательно потеснили.
— Да что уж там — у нас трое Магов Заклятий погибло, — проворчал
Смолов. — Болгария вся под турками — местные князьки, соблазнившись
предложениями не осман, так немцев, резко передумали нам помогать,
румыны тоже восстали... Молдавское княжество охвачено междуособицей
— там проимперские силы столкнулись со сторонниками перехода под
руку новому госопдину... Николай Третий слаб, слаб как рваная
тряпка, и те, кто ещё полвека-век назад даже дышать без нашего
дозволения не рисковали, сегодня уверенно бьёт нас в спину. Аж
злость берет.
— Ну, можешь мне поверить — не тебя одного, — спокойно заметил
я. — Видел я подобное... В те века, что я жил в ином мире. Я был
там... Ну, в общем, я очень много воевал и сражался в том мире. Там
тоже была Российская Империя, и мир был очень схож с этим — только
угрозы были несколько иные. Более страшные, более кровавые, более
пропитанные людской алчностью и злобой... Но люди — такие же. И там
я слышал одну поговорку, которую, к своему удивлению, вычитал и
здесь — русские долго запрягают, но быстро скачут.
— А остальные народы Империи? — хмыкнул Петя.
— Если ты, дурак, думаешь, что за границами Империи хоть кому-то
есть дело, к какому народу ты себя причисляешь себя здесь, то
сильно ошибаешься, — ответил за меня Смолов. — Для европейцев, да и
для большинства азиатов — мы все одним миром мазаны, коли жители
этой Империи. Потому под словом русский тут имеется ввиду вся
общность... Но вернемся к тому, что ты говорил, господин. Что
именно ты пытаешься сказать?
— Что Русь каждые век-полтора оказывается на грани уничтожения,
окруженная врагами, — ответил я, разглядывая проплывающие внизу
просторы. — И каждый раз в результате большой бойни, напряжения
всех сил и угробленного человеческого потенциала мы побеждаем.
Спасаем при этом и соседние государства, за свой счет помогаем им
отстроится... Что бы потом они же нам пинка под жопу отвесили — лет
через сто-сто пятьдесят, опять же. История — жестокая сука с крайне
скудной фантазией, она в своих основных аспектах циклична.