Шуйская перевела взгляд на меня, и в моём разуме раздался
вопрос:
— Уверен, юный княжич? Ты молод и силён, спору нет, но этот
старый урод увешан артефактами, как девка, нарядившаяся на бал,
украшениями. И он явно настроен устроить тебе неприятности.
— Тем хуже для него, госпожа, — твёрдо ответил я. — Я могу
постоять за себя.
В чем прелесть моих доспехов — в них я не только способен дать
бой большинству чародеев седьмого ранга, но они ещё и обладают
свойством не слишком светить своим качеством. Если ты не опытный
артефактор, то без детально исследования специальными чарами и не
разберешь, что на моих плечах броня, стоящая дороже моего Змея. Да
что там Змея — почти любого крейсера в нашем флоте! Ибо это —
штучный товар, а не серийно выпускаемое судно.
— Итак, господин Нарышкин — вы всё ещё настаиваете на том, что
это ваша добыча, и что я и мои люди на неё права не имеем, верно? —
напомнил я задумавшемуся над тем, стоит ли продолжать свару,
боярину.
— Вижу, что справедливости мне здесь уже в любом случае не
видать, да и твоя заступница слишком задириста, того и гляди
набросится, — скривил он губы и развернулся. — Да и право слово,
мне даже несколько неловко отнимать кость у молодого Рода... Вам,
поди, каждый рубль важен, Аристарх Николаевич. Забирайте — будем
считать, что это мой вам подарок.
У Шуйской сделалось такое лицо, что даже я испугался — сейчас не
выдержит и ударит. Странно даже — чего она так обо мне печется?
Никто и никогда в Роду не проявлял ко мне столько внимания... Но с
другой стороны, следует признать — кем бы ни была эта женщина, в
Москве я её ни разу не видел, а значит и упрекнуть её ни в чем не
могу...
И тут мой разум пронзила догадка. Догадка, кем может быть эта
женщина — и я, шагнув к ней, положил руку на её ладонь, не позволяя
вынуть меч и одновременно посылая к ней мысль-просьбу:
— Госпожа Ярослава, он этого и добивается! Не нужно!
Сам же, бросив торопливый взгляд на собравшихся вокруг дворян,
бояр и даже монахов-черноризцев, с интересом наблюдающих за
склокой, бросил в спину Нарышкину:
— А хватит ли духу и сил, господин Нарышкин, дабы ответить за
эти слова?
Ибо пропустить мимо ушей я их уже не мог. Он только что почти
прямым текстом назвал меня нищим голодранцем. И выставил всё так,
будто бросает мне подачку... Подобное нельзя пропускать мимо ушей
или спускать с рук никому, если ты хочешь обладать достойной
репутацией среди аристократов. Мир знати мог простить многое —
скупость, зло, даже глупость... Но слабость не прощалась. Я Глава
Рода, и только что мне в лицо было брошено оскорбление — и
поверьте, если бы я смолчал, мне бы это ещё долго помнили. Эта тень
могла бы пасть даже на моих потомков, что уж обо мне говорить!