Может и сейчас дело исключительно во мне и пора меняться?..
Я всё сильнее тёрла сковородку, сдирая уже, кажется, металл.
Марк очень многозначительно посмотрел на это безобразие и пожал
плечами.
— Заварю тебе чая.
— Если притащишь ромашковый — озверею ещё больше. Не рекомендую
нарываться, — говорю с самым невинным видом, который могу сыграть,
хотя внутри дикий огонь дожирает остатки стен.
— Что-то случилось? — говорит он по-настоящему обеспокоенно, но
для меня эта фраза становится контрольным в голову.
Я в последние дни всё билась в конвульсиях. Не жить нормально,
не умереть по-человечески. Давно пора было перестраиваться, а я всё
цеплялась то за любовь, то за надежду, то за память о прошлом и
мечты о будущем.
Марк наконец-то добил. Молодец. Спасибо ему и сразу тысяча
извинений. Потому что всё, что я прятала, даже от самой себя,
получит сейчас он.
— Жизнь моя случилась! — с силой швыряю сковородку прицельно в
мусор так, что ведро переворачивается и с ужасным грохотом катится
по полу, теряя внутренности. Стену украшают медленно стекающие вниз
по кафелю хлопья мыльной пены.
— Что вам, мужикам, нужно, объясни мне! — мочалка отправляется
вслед за сковородкой, с некрасивым хлюпаньем врезается в стену,
умножая фейерверк из пены. — В чём смысл этих игр? Найди
неподходящую бабу, влюби в себя, сломай и вылепи из неё, что
хочется?!
Вытираю руки о домашние штаны и продолжаю наступление.
— Если не выходит, можно найти другую, не снимая с цепи первую?
Вдруг пригодится. Так удобнее переключиться, да и под рукой всегда,
если нужна, одна на работе, другая дома постель греет, — огонь
клокочет внутри, требует выход.
Я хватаю стакан из раковины и отправляю в стену. Звук бьющегося
стекла и вид разлетающихся осколков дарит мимолётное
удовлетворение. Мне мало. Тянусь к следующей жертве, но Марк
перехватывает руки.
— Ты не сломалась. Мирра, ты нашла в себе силы уйти и дальше
борешься. Не осталась сидеть дома, притворяться, что ничего не
происходило и тихо ненавидеть мужа. Да и не все такие идиоты, как
твой Костя.
Нежно поглаживающие мои запястья пальцы сжимаются сильнее, когда
Марк упоминает имя моего мужа. Он, что, ревнует? Или его так
заботит вселенская несправедливость по отношению к обманутым
жёнам?
— Не хочу никаких других. Никого вообще не хочу, — отрываю свои
холодные от его нежных и ухожу к открытому настежь окну.