Чтобы
не давать крюка, я обычно шел через школьный стадион, к дыре в ограде.
Протискиваясь в нее, умудрился испачкать куртку. Остановился, чтобы отряхнуть,
и заметил у стены дома Маликову с Вербицкой. Они сидели на корточках и что-то
там рассматривали. Подошел поближе и увидел пеструю кошку, которая,
развалившись блаженно, грелась на солнце. Рядом копошились котята, забирались
на нее, присасывались к животу.
Было
в этой сценке что-то такое… умилительное, почти до слез. Идеально вписывающееся
в этот яркий весенний день. Остановившись чуть поодаль, я смотрел и улыбался,
как дурачок.
Первой
меня заметила Вербицкая. Обернулась через плечо с каким-то то ли растерянным,
то ли виноватым видом. Как будто я их застукал за чем-то неприличным. Потом
повернулась Маликова, сердито сдвинула брови. Я пожал плечами и пошел себе
дальше. Вот только лицо ее почему-то упорно стояло у меня перед глазами. То
наномгновение, когда она еще улыбалась, а не хмурилась. Так бывает, когда
посмотришь на яркий свет, и потом долго видишь лиловое или зеленое пятно.
Дома
разогрел обед, поел, толком не заметив, что там было в тарелке. Тренажерка?
Уроки? Или Виктюху написать?
Ничего
не хотелось. Что-то странное словно распирало изнутри. Капюшон худи из-под
куртки на голову, наушники в уши, руки в карманы – и пошел бродить по улицам,
внюхиваясь в терпкий запах солнца. И билось прямо в мозг из плейлиста
старое-престарое: «Жадной весной ваши с ней откровения вскрыли мне вены тоски и
сомнения… Напои допьяна, весна…»*
И
мерещился снова и снова взгляд темных раскосых глаз – злых, но, как оказалось,
умеющих улыбаться так тепло и ясно.
А
ночью я никак не мог уснуть. Вертелся с боку на бок, вставал, выходил на кухню,
пил воду, смотрел в окно. Словно кто-то гладил меня по голой спине пальцами –
теплыми и холодными, попеременно.
Обычно
я приходил в школу одним из последних, под самый звонок, но сегодня что-то меня
подгоняло. А в животе разливался холодок, как от мятной конфеты. У закрытого
кабинета литературы топтались девчонки и Леха Бодренко – корявый и прыщавый, но
пользующийся большим успехом. Как он говорил, возьмем не харей, а харизмой. На
меня посмотрели с удивлением: до начала урока оставалось еще полчаса.
Я
тупил в телефон, а сам поглядывал в конец коридора, в сторону лестницы. Пришла
Фанечка, запустила нас в класс. Пришли все, расселись, начался урок. За моей
спиной поселился космический вакуум, который так и тянул в себя. Не выдержал,
обернулся и спросил, заметив краем глаза, как поджались губки Лидочки: