И пирожки, и рыба, и хлеб казались Кате очень вкусными, а люди, даже только что вошедший Женя, похожий на рыжебородого флибустьера, – давно знакомыми. Она с удовольствием осталась бы здесь, в жемчугах и расшитом бархате, на все лето. Смотрела бы и слушала.
– Ну что, я продолжаю преподавать. Сейчас вот привезла подрастающее научное поколение. Как вы?
– А мы, как Меншиков в Березове, читаем Библию и ждем…
– Дмитрий, берите пример с Веселовского. Учите больше стихов, а не вашего Кастанеду.
– Вот, приехал устраивать лагерь для подопечных. Завтра-послезавтра малолетних бандитов привезут.
– И кто ваши подопечные?
– Я говорю – бандиты. Из детской колонии полтора десятка пацанов. Одиннадцать-двенадцать лет. Будем мусор по озеру собирать, в тайгу сходим, дрова по избушкам напилим. Трудовое воспитание.
– Женя, господи, вы серьезно?
– В прошлом году попробовали – отлично прошло. В тайге забывают все свои понты – дети и дети. Костры, песни, все дела.
– И вы один с ними?
– Нет, еще товарищ старший лейтенант – сопровождающая. Строгая такая.
Вечером Маарка привел лошадей, а когда стемнело, на берегу был костер и прощальные посиделки. Все расходились – каждый в свою тайгу. Орлова шла с аспирантками учитывать птиц, Веселовский уводил на какую-то «вторую избушку» малолетних бандитов, староверки уходили к Агафье.
Катя, конечно, тоже сидела со всеми вместе и, подперев подбородок, глядела на огонь и на лица. Усадили даже маму с Альбиной Генриховной. Мама неудобно примостилась рядом на бревне, расправила юбку на коленях, запахнула расползающуюся на животе куртку. Среди этих людей ее полнота особенно бросалась в глаза.
– Застегни жилетик, зябко как-то, – сказала она. Вправила дочке под платок выбившуюся прядь.
Катя встала, отошла к воде, постояла в ночной озерной свежести, бросила в залив камешек. Спустила платок на плечи, растрепала волосы, а потом вернулась к теплу костра и влезла с другой стороны на свободное место между Двоеруковым и Ленкой. Теперь ее и маму разделяли языки пламени. Митя притаранил и подсунул к огню целый пень, выбеленный водой и солнцем.
– На, Катюха, набрось. – Володя прикрыл ей плечи суконной курткой.
Куртка пахла мужской работой и табаком, она была ужасно уютная. Катя съежилась под ней, положила подбородок на колени, узенькая спина под курткой выгнулась колесом.