– Доброе утро, – натянуто улыбнулась я.
– Доброе, – ответил Максим, потирая опухшие воспалённые веки. – Сделай мне кофе.
– Сейчас.
Я поднялась и, слыша за собой его тяжёлую поступь, захромала в кухню. Проверила, заправлена ли кофемашина, и включила её. Марта всегда заправляет, чтоб я сама не возилась. Пока я стояла к Максиму спиной, он позвонил водителю и распорядился приехать за ним. Мы молча ждали, пока наполнится его чашка. Я поставила кофе перед ним.
– Я люблю наблюдать за тобой, – тихо произнёс Максим ничего не выражающим голосом. – Чего стоят одни только эти нервные пальчики. Даже будь они единственным, что от тебя осталось, я бы и то не променял тебя ни на какую другую бабу.
Его слова не стали для меня откровением. Всегда, когда он оказывается рядом, у меня на спине или на груди поселяется красная прицельная точка его тяжёлого взгляда. Он поднял голову и уставился мне в глаза с… какой-то надеждой, что ли.
– Ты так отчаянно демонстрировала независимость, что я просто терялся в догадках. Я знал, что, чтобы быть рядом с тобой, я должен быть не слишком заинтересованным. И я был таким, чтобы не отпугнуть тебя. Звонил не так часто, как мне того хотелось. Приглашал тебя только тогда, когда мне казалось, что тебе самой этого хочется, а потом сходил с ума, попрощавшись с тобой. Не мог, не хотел отпускать тебя ни на минуту. Может, я ошибся, может, тебе нужно было больше внимания? Больше настойчивости с моей стороны?
Да нет. Он очень правильно считывал мои сигналы, ведь я очень ловко манипулировала им.
– Максим. Ты всё делал как надо, не переживай об этом.
– Ну, хорошо, успокоила, – горько усмехнулся он и вновь уронил голову. Продолжил, задумчиво размешивая сахар: – В тебе очень много всего. Целая вселенная в этой маленькой лохматой головке. Сначала ты показалась мне простой. Я не сказал обычной, я сказал простой. Мне казалось, я понимаю тебя, понимаю, какая ты. Но со временем тебя становилось всё больше, и каждый раз, когда я думал, что теперь уж точно всё, ты открывалась мне с новой стороны. Какая-то бесконечная головоломка, над которой сколько ни бейся, до сути не докопаешься. Я не знаю, сколько ещё этих обёрток я должен сорвать, прежде чем доберусь до сердцевины, я знаю одно. Те твои составляющие, которые я успел рассмотреть, уже не умещаются у меня в голове. Я не могу объять необъятное, это злит меня, выводит из себя. Я хочу, чтобы ты была понятная, покорная, прозрачная, а в тебе столько всего, что я не знаю, как ты сама ещё не свихнулась от этого.