– А теперь есть?
– Ну, я толком не знаю, но за ней ФСКН наблюдал. Помнишь, может,
в Новочеке[1] в СИЗО пронесли крупную партию дерьмого героина и от
него там пара человек откинулась?
Вероника кивает.
– Так вот, там тогда скандал был, вертухаев повязали, что
передачку приняли, там ещё из медблока кто-то замешан был. Но того,
кто передал, так и не нашли. Вроде как женщина какая-то, паспорт
липовый оказался. В общем, дело тёмное.
– И там же умер сын Вавилова, правильно?
– Верно. А старший Вавилов знал, кто передачку сделал. Подружка
сына его, Никитина. Она, кстати, в сознанке полной. Видать, в шоке
была, что мы её от Вавилова спасли, вот и призналась.
– А Вавилов старший, значит, ей за сына мстил.
– Ну, да! Прикинь, два дела, разом, считай раскрыли.
– Слушай, а он её прям убивать шёл или просто телесные
повреждения нанести?
– Ну, в покушении на убийство не признался, но он её душил и
топил. Как бы Никитина говорит, что убивал, а тот на телесных
средней тяжести настаивает. Ну, настаивал, пока жив был.
– Мне просто знать надо, что в рапорте писать. Если умысел на
убийство был, тут как бы и мотив есть, и следы на потерпевшей.
Следы же есть?
– Есть, есть, там синяки на шее, и просто побои, разукрасил он
её конкретно.
– Тогда я это дело заберу себе, возбужусь по сто пятой и сразу
дело раскрою. А вот наркомановское дело себе бери, там уж ФСКН
решайте. А по потеряшке есть что?
– Вообще никакой связи, – Васильев отрицательно мотает головой.
– Погоди, а рапорт-то зачем? Убийства-то не было. У тебя своё дело,
а тут у нас сто двенадцатая так удачно…
– Знаешь, что, удачно у него! У тебя ещё один труп, не забывай.
И если хочешь, чтобы я в рапорте не указывала, что вы задержанного
избили, отдавай мне покушение.
– Кась, ты чего? – Васильев нервно дёргается. – Ты реально на
меня можешь превышение повесить, что ли?
– А ты как думал? – Кассицкая улыбается. – Отдаёшь сто пятую и
расходимся.
Опер поджимает губы, нервно сглатывает.
– Ладно, пошли смотреть труп.
Вероника выходит из кабинета первой. Ей и без провожатого
известно, где находятся камеры временного содержания. Её здесь тоже
знает. Дежурный молча открывает дверь перед ней.
В камере только один человек. Мёртвый. Тело лежит на полу, одна
нога согнута в колене, неестественно вывернута, вторая выпрямлена.
Руки согнуты в локтях, прижаты к груди. Кисти рук повёрнуты к телу.
На запястьях видны синеватые следы от наручников. Голова
запрокинута назад, глаза открыты, на лице гримаса боли, на губах
виднеются остатки розовой пены. Лицо в ссадинах, не представляющих
опасности для жизни. Выраженное посинение носогубного треугольника
и губ.