У них почему-то считается, что чем
выше у тебя дом и длиннее лестница, тем ты сам выше над другими.
Выходя из дома, праквантек желает видеть перед собой весь город.
Видеть, как встает солнце – и он идет навстречу ему, спускаясь
вниз, как небожитель, нисходящий из эмпирий на презренную пыльную
землю.
О, они украшают свои лестницы, это
тоже считается важным и почетным. Вдоль них тянутся кадки с землей
и целые висячие сады, там распускаются цветы и высятся целые
деревья. Весь город утопает в растениях – провинциальным крестьянам
он должен казаться воистину обителью богов.
Однако Креол наметанным глазом
примечал следы упадка и вырождения. Их особенно много было в Семи
Золотых Городах, на полуострове Солнца, но и здесь, в столице, они
заметны. Видно, что самые великие здания построены давно и многие
уже начинают разрушаться. Видно, что новые строения уступают
старым. Что нынешние праквантеки – не чета своим предкам,
сохранившим допотопные знания.
Но кое-что они все-таки сохранили по
сей день. Кроме людей по улицам ходили каменные истуканы. Редкие,
немногочисленные, но несомненные големы… хотя нет, это не големы.
Ауры не такие, движения не те… Креол не увлекался големами, но знал
толк и в них.
- О, я вижу, тебя заинтересовали наши
автоматы, - сказал Эйм-Тули через Хитагайцу. – Искусство их
создания почти утрачено, но время от времени их еще делают.
- Ты? – спросил Креол.
- Рад был бы ответить, что и я, но
нет, мне такое не под силу. Так что не смогу ответить, как они
устроены.
Креол кивнул и приостановился,
разглядывая огромного, врытого в землю автомата, похожего не
столько на ходячий кумир, сколько на… ну да, колодец. Пара его
огромных ручищ медленно вращалась, и каждая была снабжена ковшами,
поднимающими воду из земных недр. Достигнув верхнего уровня, ковши
опрокидывались, и вода лилась обратно, однако по дороге часть ее
забирали праквантеки. Женщины с кувшинами и большими тазами то и
дело подходили к автомату, зачерпывая из ковшей свежую, холодную
воду.
Креол с полминуты смотрел в
равнодушное каменное лицо автомата. В пустые круглые глаза,
вырезанные только ради украшения. Он весь был расписан узорами,
расписан сложным орнаментом, в котором не было ни малейшей
нужды.
- Один из самых сложных – и в то же
время простых, - остановился рядом Эйм-Тули, а Хитагайца перевел
его слова. – Он работает колодезным воротом с незапамятных времен.
Еще когда мой прадед ползал на четвереньках, он уже стоял здесь, и
был невероятно стар, и женщины брали из него воду.