Электрик Оболенский смотрел на Саню ошарашенно. Это если сказать мягко. А если как есть – так практически с ужасом. Саня опустила глаза. Ах, да. Она высунулась из воды практически по пояс, и грудь виднелась над краем купели. Ну так красивая же грудь!
- Так вот вы какой, корнэт Оболенский…
- Терпеть не могу эту идиотскую песню, - отчеканил «корнэт». Кажется, он справился с первым шоком, и теперь удивление на его лице уступило место хмурому выражению.
- Хорошо, не буду петь, - покладисто согласилась Саня. Она опустилась в воду чуть ниже. Во-первых, грудь мерзнет. Во-вторых, мужчина нервный. – Так что смело залезайте.
Он смотрел на нее все так же мрачно.
- Спасибо, я не большой поклонник принятия ванн на улице в плюс пять по Цельсию, - он повел своими великолепными плечами в темно-оранжевой флиске.
- А вы пробовали? – вкрадчиво поинтересовалась Саня. В ней пробудился он. Нет, пока не тот он. Пока – спортивный азарт. Побуждающий любой ценой добиться своего.
- Не пробовал и не хочется, - Александр Оболенский – явно сама неуступчивость и несговорчивость.
- Вы просто боитесь, что я начну к вам приставать, верно? – самым что ни на есть светским тоном поинтересовалась Саня. Оболенский открыл рот, но что сказать, видимо, не придумал. Поэтому снова закрыл. А Саня продолжила. – Не переживайте, Саша, у нас как в сказке про Золушку. До полуночи я совершенна безопасна.
- Там вроде как-то иначе было - в той сказке.
- Признаю – я не сильна в сказках, - Саня беспечно махнула рукой, а потом, протянув ее, взяла с подставки стакан и сделала щедрый глоток. Оболенский наблюдал за ее действиями с явным интересом. И с некоторой опаской. – Но сути это не меняет. До двенадцати вы можете совершенно не переживать за свою невинность и смело поплескаться со мной.
- За мою… - он прокашлялся. – Что?
- За ваш благоуханный цветок невинности, - Саня понятия не имела, откуда берется в ее голове вся эта чушь, но с большим удовольствием ее несла. – Я могу даже закрыть глаза, чтобы не смущать вашу наготу.
Он некоторое время молча смотрел на нее. Потом перевел взгляд на кувшин с глинтвейном, на бутылку коньяка, красовавшиеся на подставке рядом с купелью.
- Все ясно, - он изобразил кивок, не посрамивший бы любого корнета. – Хорошего вечера.
Развернулся и пошел к двери.